Медицинское общежитие (Летуновский) - страница 10

– Выше голову, – поправил он преступника. Тот заколебался, стоя на коленях, и направил подбородок прямо, острым жадным клинком. – Давай уже! – рявкнул он.

Верди поднял с пола топор и прилично замахнулся и отрубил преступнику голову. Нависла тишина. Прокурор громко высморкался в платочек, а в первых рядах кто-то упал в обморок. Голова не попала в корзину для отрубленных голов, а покатилась вон со сцены и упала на каменную плитку скотного двора. – Какой неудачный день. – прошептал Верди.

Толпа немного поежилась, как по команде зааплодировала. Верди не успел начать кланяться, как за руку его схватил прокурор. Они поклонились вместе. Как с обрыва в реку, аплодисменты кончились, и толпа начала расходиться. Медленно и верно.

Верди посмотрел в глаза отрубленной головы; слетев, она оставила рваный кровавый след, который пестрил теперь золотыми блестками от света золотого небесного замка. Верди кинул топор на сцену, окинул взглядом опустевшую площадь, по которой одиноко удалялся прокурор к своей железной колымаге, стоящей у трех мраморных столбов. Верди снял с себя маску и почувствовал, как капли холодного пота стекают по его лицу.

Он стер их ладонью и глубоко вдохнул. Α потом выдохнул. И успокоился.

Симфония. Из зимы в лето

Часть первая.

Свежий воздух утра смешивался с потом и кислым запахом прогнивших зубов и языков десятков рабочих, которые топтались на каменной плитке и ждали зеленый свет светофора. Пятый час горел лишь красный. Только рассвело, поэтому я смог всмотреться в их лица. Лучше бы не всматривался.

– Ну и вонь! Гадость!

–Тише ты, – затыкал я кривоухого карлика с острым носом, сидящего в моем рюкзаке.

Рюкзак давил на плечи и от тяжести и накопившейся и продолжающей накапливаться усталости хотелось рухнуть на плитку и проспаться.

– Во сколько конкурс твой начинается?

– Он не мой.

– Не важно, я все равно не давал согласия показываться людям.

– Ты сейчас им показываешься.

– Они воняют. А тебе хорошо. Смотришь на человечка в красном и пытаешься дремать.

– Подремлешь тут под твоей тяжестью. Вроде карлик, а весишь словно старуха.

– Это я вонь впитал. И хватит называть меня карликом. Терпеть не могу, когда ты называешь меня так. Твоим-то голосом это слышится вообще противно, настолько противно, насколько можно еще ухудшить этот запах от этих гнилых великанов.

– Еще полчаса до начала отбора карликов, – ответил я, посмотрев на огромный циферблат, стоящий подобно памятнику через дорогу.

Еще полчаса, а время будто бы замерло.

– Ой, какой славный малыш! – послышался тонкий женский голос за спиной. – Что там происходит? – спросил я у карлика.