Дальше Зульфия так детально и так увлекательно рассказывала о покоях дворца, о прислуге, о яствах, которые им подавали, о павлинах, тиграх и слонах в садах падишаха, что все умилялись и никто не смел ее прерывать. Заканчивалась эта трогательная история тем, что пришли американцы, и убили всех, и поработили страну. Из всей шахской семьи осталась лишь она, Зульфия. Советское правительство потребовало от американцев ее возвращения на родину, и так она оказалась здесь. Стоило ей закончить свое повествование, как раздавался всеобщий смех и каждый считал своим долгом задать язвительный вопрос, оскорблявший Зульфию своим изначальным недоверием к повествованию. Она убегала под лестницу и рыдала, причитая:
– Почему вы мне не верите, я правду говорю!..
Как-то Майя нашла ее там, прижала к себе и прошептала на ухо:
– Не плачь, я верю тебе, я сама однажды рассказала о том, что родилась и выросла в Индии, так надо мной до сих пор потешаются и прозвище дали – индейка.
– Но ты-то наврала, а я ведь правду говорю, – заметила Зульфия.
– И я тебе верю, – уже растерянно произнесла обескураженная Майя, вспомнив любимое изречение Баларамы: «Сочувствие во время несчастья подобно дождю во время засухи».
***
Некоторые дети, родители которых были лишены родительских прав, все же могли уходить на выходные домой.
У мальчика Миши, солировавшего в интернатском хоре, была мама, жившая чуть ли не на соседней улице. Но при всей тяжести «казенной» жизни все выходные Миша проводил в интернате. Однажды Майя спросила:
– А разве тебе не хочется прийти домой, обнять маму, поговорить с ней?
– Домой хочется, а к маме нет, – сухо ответил Миша. – И не потому, что она пьет. Что бы я ни сказал, что бы я ни сделал – все не так, все я делаю плохо, как отец. А я и не видел его ни разу, разве что на фотографиях. Он сидит в тюрьме, и мать говорит, что он садист и убийца, что он сделал ее калекой, и я буду такой же, как он. Мы действительно с ним сильно похожи, но у меня и в мыслях нет кого-то убивать, я даже не дерусь. А мать всем: «Вот, убийцу ращу на свою голову». Сколько себя помню, столько я, по ее мнению, вор, насильник и убийца. Лучше бы на себя посмотрела: всегда пьяная, а я не пью и пить не буду, – обиженно заключил двенадцатилетний Миша.
– Ты хороший, у тебя такой красивый голос, – с воодушевлением сказала Майя. – Я думаю, что ты будешь известным певцом.
– Ты действительно так думаешь? – с волнением спросил Миша.
– Уверена, – ответила Майя.
С тех пор Миша стал драться, но только тогда, когда кто-то из мальчишек обижал Майю.