Пунита пристально рассмотрела левую ладонь, потом правую, потом снова левую, порывалась что-то сказать, затем резко встала и произнесла:
– Я знаю, что вам нужно, – и, извинившись перед Максимом, повела Майю в примерочную комнату.
Через несколько минут из нее вышла божественной красоты индианка и направилась к Максиму. Заметив стремительное движение девушки в свою сторону, он пристально в нее всмотрелся. И лишь тогда, когда незнакомка спросила: – Ну, как я тебе? – он по голосу узнал свою Майю.
– Не может быть, – нараспев, с придыханием произнес ошеломленный Максим. – Превосходно, восхитительно, сказочно величественно! Берем, берем, не снимай, в этом и пойдешь.
На ней было классическое индийское сари, не повседневное, а определенно праздничное.
– Это одежда невесты, но не свадебная, а та, что она носит перед свадьбой, – заметила Пунита.
– Сколько я вам должен? – спросил Максим.
– Нисколько, это мой подарок Майе, она апшегун (обреченная).
Последнее слово Пунита произнесла на хинди.
– Что-что? – не понял Максим.
– Во апшегун, – повторила та и удалилась.
Наступила томительная пустота, ощущение праздника вдруг улетучилось, как дым от благовоний.
– Что она тебе сказала? – спросил Максим.
– Ничего, – ответила Майя, – просто молча одевала меня в одежды, словно специально приготовленные для меня, и делала макияж.
Только теперь Максим понял, почему он совершенно не узнал ее. Никогда не прибегавшая к макияжу Майя была с густо обведенными черной тушью глазами. На лбу между бровями пестрел ярко красный бинди. И без того большие карие, всегда влажные, словно она только что перестала плакать, глаза Майи, были таинственно прекрасны, но теперь, красота эта вызывала ощущение трагизма.
Ситуация становилась нелепой, и они вышли из магазина. Шум автомобилей и оживленный гам прохожих скоро вывел их из оцепенения и, счастливые, они пошли по вечерней Агре, крепко взявшись за руки.
Все оборачивались на эту прекрасную пару влюбленных, не скрывая восхищения. У индусов, однако, прочитывалось непонимание, граничащее с осуждением – ведь она, безусловно, была индуской, а он – явным европейцем, что в Индии все еще считается недопустимым.
***
Утром Максим проснулся от душераздирающего крика Майи. Он разбудил ее и спросил:
– Что случилось?
– Мне приснился страшный сон. Мы летим в самолете, а вокруг нас белые, как молоко, облака, и ты говоришь: «А хочешь, я домчу тебя до Индийского океана на облаке?» – «Хочу, конечно, хочу», – почти кричу я в порыве счастья. Ты открываешь дверь самолета, и мы запрыгиваем на проплывающее мимо облако. Солнце светит так ярко, что слепит глаза, мы бегаем с тобой, как дети, дурачимся, и вдруг ты соскальзываешь и падаешь вниз. Я, не задумываясь, бросаюсь вслед за тобой, и меня охватывает ужас. Стремительный полет леденит тело и буквально выжигает душу. Да, да, душу. Я вижу свое тщедушное, летящее вниз тело и ощущаю, как душа моя сгорает, подобно комете, и мне нестерпимо больно. Страх и отчаяние мучили меня до тех пор, пока я не проснулась.