Варежка пахла мандаринами. Горьковатый вкус, повисая в воздухе, медленно истончался. Через потертый шерстяной переплёт просвечивал пористый бок оранжевой корки. Было легко, и совсем не хотелось спешить, хотя дома, наверно, уже волновались.
Дорожка нырнула из сквера к перекрёстку, и запах бензина заглушил предчувствие праздника. Корка потускнела и сжалась, замерзнув. Тогда Леська вытащила её и прикусила тонкий край. Остро защипало язык, но запах теперь не уходил, провожая. Она старалась пройти близко к идущим навстречу, чтобы поделиться.
Леське было двадцать три, но в больших валенках, замотанная в четыре раза вокруг шеи шарфом с кистями, которые прыгали на каждом шагу, неся запах Нового года, она чувствовала, что ей двенадцать, ну, может, двенадцать с половиной лет.
От дороги её отделяли деревья. Чуть тормознув у яркого пятна перекрестка, проскакивали редкие машины, одинаково серые и спешащие. Не верилось, что утром здесь снова будет шуметь, толпиться, сигналить и хлопать дверцами пёстрое население большого города. Как хорошо, что есть вечер, а то бы никакими силами не развести его по домам.
Ступая по разрешеченным цветным квадратикам, брошенным окнами на снег, Леська думала, как странно, что вечером, когда идёшь совсем один, чувствуешь единение со всеми людьми, за каждым окном, и так жаль открывать дверь подъезда и расставаться с ними и снегом и вспоминать, что завтра в переполненных автобусах и коридорах новый день обрушится одиночеством. Но даже от этой мысли ей не стало сейчас грустно. Со снегом потеплело, Леська замедлила шаг – не стоит спешить, когда тебя ждут.
Впереди от деревьев отделилась тень и бесшумно вышла на дорогу. Звука не было. Леська, рассмеявшись, потрясла головой – надо же так задуматься. Она снова поискала тень глазами, но не увидела. Вместо неё на дороге стоял ребенок в длинной шубке, туго обмотанной платком в сине-зеленую клетку. Бахрома платка была завязана на ремне бантом. Леська рассматривала странный бант и вдруг поняла, что окно, в свет которого вышел ребенок, одно, и рядом нет больше квадратов, лишь скачущие полосы беззвучно извивавшихся теней.
Они то появлялись, то светлели, пока не исчезли совсем, в лицо угарно дохнуло теплом тяжелой машины. Резко оттолкнувшись, Леська обогнула дерево и, боясь промахнуться, вытянула руки вперёд. Ощутив колючее тепло, рванула на себя и вправо, отпустила, и одновременно что-то тяжелое упёрлось в левый бок. Она попыталась отодвинуться, но оно прижалось сильней.
За воротник резко дёрнули, она легко встала и совсем твердо стояла, пока парень с удивительно красивыми раскосыми глазами на совершенно белом лице что-то пытался ей объяснить непослушными губами.