Вирус турбулентности. Сборник рассказов (Амалфеева) - страница 49
Театр
Я все сижу и сижу. Ноги мерзнут. Такие коротенькие ножки. – Тучка вздохнула и поджала под тучное тельце бесформенные комочки.
Пыльная тучка с большими глазами. Ни рта, ни ручек. Серое больничное одеяло. Туча, каменная баба. Плотно набитый снизу и кое-как заполненный сверху мешок.
Сижу и сижу и пою, кажется, и песня одна и та же, похожая на скрип колеса. Поворот – вздох, стон. И качается туча, качается в такт, или кажется ей, что качается. Так движется она во времени, заменяя движение в пространстве.
Колесо все скрипит и скрипит. Хорошо, что убрали все лишнее, все равно ничего не видно. Это я придумала – привязать свет к колесу. Пальцы мерзнут, и все время приходится выбирать, куда светить. А я не знаю куда.
Мне дали колесо, наверно, это прялка. Так девушки пряли и пели. Почему их нет? Так было легче. Они пели, и свет был один на всех – свеча. А когда свеча догорала, девушки умирали, как и положено. А кто оставался, превращался в каменных баб. И ходят люди, и думают, что это значит. Есть собака, верность, она ждет хозяина. А есть каменная баба – любовь, которая никого не ждет, она хранит.
Как Земля. Летчики сверяют по ней курс, а когда возвращаются, проходят мимо, а она остается, чтобы им было по чему пройти.
Серая сцена. Пыльные доски на полу. Тяжелые занавеси. Сказали, это театр. Значит, где-то должны быть люди, которые на меня смотрят, но я не вижу их. Я вообще плохо понимаю, где сегодня, где завтра и сколько лет я тут.
Человек хотел объяснить, что такое свет. Он нарисовал на листке зрачок и выходящий из него конус. Так я вижу, так видит каждый. И у меня был свой свет. Когда я смотрела на небо, то видела птиц, облака, а если сузить зрачок, то дальше облаков, синь.
Но я спотыкалась, и смотрела вниз. И твердь расплавлялась, и память шла рядом.
Можно было посмотреть вокруг – машины, люди, много машин, много людей, они смеялись и освещали меня. Я знала, какая я.
Но режиссер сказал, что для этой пьесы хватит одной кровати, очень скромные затраты. Зато можно подобрать ноги повыше. Мне кажется, что внизу мыши, или крысы. Иногда я вижу блуждающие огоньки. Что-то шуршит, перешептывается. Наверно, нужно посмотреть что, но я уже не могу вытащить руки из-под одеяла. Хотя раньше я опускала фонарь и видела, что там только некрашеные доски, их нужно менять, и не будет занозисто. Потом пугалась. И снова искала лучом его, чтоб не потерялся.
Я просто попала в его свет. Дорога была узкой. Это старая сцена, не разминуться.
Его свет срастался с моим, и небо раздвигало границы. Мой снег становился его облаками, а его дождь моей росой. Его солнце превращалось в мое тепло, и радуга не рвалась больше, и не стояла на одной ноге. Луна была полна, а звезды рассыпались гроздьями. Круг событий получил свое завершение и оправдание. Причина вызывала следствие, истоки вливались в устья, краски разжились оттенками. Прошлое встретилось с будущим, а правое и левое, наконец, обрели свою относительность. В этом мире не было пределов, стены пали, и протянутая рука не проваливалась в пустоту.