Народное творчество кельтских племен богато любовными и сказочными мотивами. Образцом такого рода кельтских сказаний может служить знаменитая во всей средневековой Европе повесть о Тристане и Изольде. Но наряду с такими легендарными сказаниями у бретонцев и уэльцев были также и национально-героические предания. Они связаны преимущественно с образом вождя островных кельтов Артура, героически боровшегося в V — VI веках с англосаксами за не захваченные еще ими области. Но с течением времени образ Артура разросся в воображении кельтских певцов и рассказчиков до грандиозных размеров: он стал рисоваться уже не мелким национальным вождем, а королем всей Англин, непобедимым героем, совершающим чудесные подвиги. Дальнейшее возвеличение этого образа мы находим в легендарной латинской хронике «История королей Британии», написанной в начале XII века кельтским епископом в Англии Гальфридом Монмутским.
В этой книге Артур изображался уже могущественным королем Британки, завоевателем Галлии (нынешней Франции) и Скандинавии, победителем римского императора, властелином половины Европы. А наряду с военными деяниями Артура рассказывалось о его чудесном рождении, об отплытии его, когда он был смертельно ранен, на волшебный остров Аваллон — обитель бессмертия, о необыкновенном действии чар его сестры — феи Морганы, о связанных с царствованием Артура предсказаниях волшебника Мерлина и т. д.
Но еще важнее было другое: так как автор книги жил уже в пору расцвета придворно-рыцарской культуры <и сам принадлежал к тогдашним верхам общества, он закрасил всю картину в тона, соответствовавшие идеалам аристократического общества. Двор короля бриттов был изображен как средоточие возвышенных чувств и изящных манер. Здесь наряду с Артуром царила его прекрасная супруга, королева Генневра, законодательница мод и судья во всех вопросах утонченного поведения. А вокруг них группировались основные фигуры этого рыцарского кружка: племянник Артура Говен, образец всяческой доблести и благородства; другой племянник короля, соблазнивший потом его жену и восставший против него, злой Модред, Ланселот, томящийся «идеальной» любовью к Гениевре; злокозненный и нередко попадающий впросак смешной неудачник сенешал Кей и, наконец, «простак» Персеваль, искатель великой христианской святыни — «чаши святого Грааля».
Сказания об Артуре дошли до французских жонглеров и поэтов XII века в обеих этих формах — как они передавались о простодушных народных песнях и рассказах бретонских или уэльских певцов-сказителей и как они были пышно разрисованы о книге Гальфрида Монмутского. И вполне естественно, что поэтам, состоявшим на службе у крупных феодалов, был более удобен и желателен второй вариант, в то время как первый стал достоянием жонглеров и близкой им литературной среды. Однако необходимо признать, что наиболее чуткие и даровитые из придворно-рыцарских поэтов, обрабатывая артуровские сюжеты, трактовали их в демократическом плане, вследствие чего в их романах к идеализации типично «рыцарских» чувств нередко примешиваются черты здравой, более реалистической морали и народного юмора. Это очень заметно в творчестве крупнейшего и, вероятно, первого французского поэта, начавшего писать большие артуровские романы, Кретьена де Труа.