На сегодня его рабочий день заканчивался. Кардвиндлиж всматривался в табло, считая секунды. Часы были сделаны на манер тех, первых часов, привезённых туристом. Правда, не из допотопного металла, а из качественного Варнианского сплава. Длинненькая чёрная стрелка и вторая – покороче. И самая любимая, светящаяся – секундная. От потери крови начали сохнуть глаза. Крайний левый глаз. Неприятно. Веко постепенно натягивалось на него, спасая зрение. Верный признак того, что отдано почти всё, что можно. Остальные глаза следили за бегущей секундной стрелкой на циферблате. Она была ярко-зелёной, как кровь всех живущих на Варниане. Впрочем, свою кровь Кардвиндлиж видел редко, почти никогда. Вернее, только однажды. Не хотелось и вспоминать. Металлический гибкий шланг выкидывался из верхнего люка, раскачивался, примеряясь к одной из конечностей, затем ловко обвивал её, защёлкивался с мерзким звуком. Ровно на шесть долгих секунд становилось невыносимо больно. Об этом ему сообщили часы, когда он впервые принёс их на работу. До часов Кардвиндлиж думал о вечности, полной нестерпимой боли, жмурился и стонал. А теперь просто считал секунды. Когда рабочий день заканчивался, шланг отпускал конечность, на ране оставался металлический зажим в виде скрепки. Кожа у варнианцев была настолько толстой и крепкой, что аппарат каждый раз резал её тонким скальпелем, вводя внутрь иглу из засекреченного материала.
Однажды к нему домой заглянула сестра и в удивлении рассматривала часы, не понимая, как за такую безделушку можно отдать три отметки? Он тогда быстро спрятал их, чтобы не смущать сестру. Он отдал бы и больше, чем три кредита. Часы не были безделицей, они наполняли его жизнь новым смыслом. Он теперь с маниакальной серьёзностью всё мерил временем. Например, от восхода Карабелуса до его заката проходило примерно шестьдесят четыре часа. Примерно, но не всегда. Кардвиндлиж расчертил таблицу и вносил туда время каждый день. Это было странно. На Варниане дни никто не считал. Зачем? Однако лично его это развлекало. Часы отсчитывали последние десять секунд мучения. Металлический шланг с лязгом отстегнулся. Кардвиндлиж с трудом скатился со стола. Можно даже сказать стёк. Он подтягивал к себе то одну конечность, то другую. Никак не мог собрать себя: нет сил. Как странно… Так плохо ему было впервые. Лампы верхнего света начали поочередно выключаться. «Мало времени, нужно поторопиться, – подумал Кардвиндлиж, но тут же испуганно поправил себя. – Времени не существует! Не сходи с ума!». Однако каждые девять секунд отключалась одна лампа. Подтянувшись, он снял будильник со стола, сунув его в один из кожаных карманов жилета. Пополз к выходу так быстро, как только мог. Конечности не слушались, вяло волочась за мускулистым крупным телом. Голова гудела. Шесть из восьми рабочих глаз бесполезно болтались на сухожилиях, затянутые веками, но были в полном порядке. Лишь крайний левый глаз саднил и болел, будто все пески и грязь мшелых холмов набились в него. Центральным глазом Кардвиндлиж всматривался вдаль коридора на распахнутую дверь, которую должен был покинуть ещё шесть минут назад. Ровно через две минуты, тринадцать секунд дверь захлопнется, и помещение сверху донизу зальют кислотой – санобработка.