Из окна неожиданно вылетела тяжелая табуретка, посыпались стекла. Густыми клубами из черного проема повалил белый дым.
Словно в плохом сне братья увидели, как из дымного столба кулем вывалился в исподнем Митяй Лозовский. Тут же упал, зарывшись опаленной головой в пушистый сугроб.
– Живучий, сука, – презрительно сплюнул Стас. К своему удивлению, радости свершившейся мести он не чувствовал. – Собака. Ничего, братец его Антипка поджарится небось, – тяжко вздохнул Сергей, отчего-то пряча глаза: все как-то получалось слишком серьезно, не так, как он ожидал.
– А-а-а-а-а! Спасите! Люди! Спасите! Л-ю-ю-ю-ю-ю-ди-и-и-и-и!!! – истерический бабий визг взрезал ночную тишину.
Первым не выдержал Стась.
– Блядь! – сорвался с места, побежал что есть мочи к пожарищу, на ходу накидывая на голову коричневый суконный зипун.
Сергей помчался следом за братом, пробежав метров пятьдесят остановился: жар был такой, что волосы на голове затрещали и начали дымиться. Он вдруг с удивлением заметил, что время почти остановилось. Видел, как медленно-медленно Стась выбивает одним движением ноги входную дверь и ныряет в горящую хату. Видел, как дым валит и валит, застилая двор с укрытыми снегом деревенскими приспособами, которые в сполохах пламени смотрелись зловещими сказочными скульптурами.
Раз.
И из дверей падает дородное тело Степаниды Лозовской.
Два.
Почерневший от сажи Сергей мучительно долго тянет наружу обмякшего Антипия. Мужик хрипит, широко раззявленный рот забит белой пеной слюны.
Три.
Стась отползает от пламени, падает, пытается встать, но оседает кулем, остервенело растирая дымящуюся голову тут же испаряющимися комьями снега.
Четыре.
Детский визг.
Сергей сам не понял, как очутился внутри яростного пламени. Быстро скумекал, что дышать нельзя. Крик ребенка захлебнулся так же неожиданно, как и начался. Где же он? Растолкал наощупь путающееся под ногами что-то деревянное и тяжелое. Согнулся, под что-то поднырнул, рванул кверху тяжелое. Кровать? Нащупал горящими от боли руками мягкий безвольно обвисший комок тельца. Вздернулся наверх, наружу, к воздуху. Черт с ним, с пламенем, дикой кошкой раздирающим лицо.
К снегу!
К воздуху!
Хлоп. Мягкое. Прохлада.
И тут вдруг все закончилось. Сам не понял, как оказалось, что лежит в саду под цветущей яблоней, посаженной еще дедом. А над головой – бездонное, медленно плывущее куда-то голубое, как дроздовое яичко, небо. И на душе так хорошо и спокойно, как будто тела практически нет. Слилось оно с дикой травой, растворилось в тонком аромате сада. Так бы лежать всегда. Бездумно. Изнывая от неги и покоя.