— Страшно только прямое попадание! — голос едва слушался на первом слове, но к концу фразы набрал силу. — Танку страшно только прямое попадание!
И дрожащими пальцами нашла контакт ПУ:
— Радек! Страшно только прямое попадание!
— Знаю, командир, — неожиданно четко ответил измененный проводами голос мехвода, — Бомбленный…
Ужас сбежал под натиском стыда, а стыд смыло спокойным голосом Земелова. Осталась кристально чистое, яркое до боли ощущение перенапряженного тела, холодного липкого пота, звенящего гула самолетов над головой… Вешка поймала себя на том, что бездумно и счастливо улыбается глядя на свою трясущуюся руку.
— Зенитка молчит…
— Что? — она нехотя оторвала взгляд от ладони.
— Зенитку накрыли, — связки едва слушались Помника.
— …
Вой падающих бомб вонзился в неоформленную еще мысль. Убил ее. Вместо нее родилась иная: «Другой звук! Другой! В нас! Господи! Мама!»
Вешка едва успела зажмуриться, как мир вздрогнул, шатнулся… и еще раз… и еще… Устоял. А потом наполнился шорохом листьев, скрипом ломающегося ствола, стуком мусора о броню, радостным ревом самолетных двигателей избавившихся от груза… «Господи, они ведь улетают. Да?»
— Хорошо, что попить не успел! — проорал снизу Радек. — Уссался бы!
Рядом прыснул, захихикал, и тут же сорвался в хохот Помник.
Вешка тоже засмеялась, совершенно по-бабьи, мелко и дробно. А потом вдруг икнула. И икала, мучительно сотрясаясь всем телом, плача и смеясь, пока в зубы не сунули горлышко фляги…
Вдоль теплушек бредет человек в черной железнодорожной робе. Медленно. Шатаясь. Почти дошел до последнего вагона и… мешковато сел, почти упал на насыпь, подвернув под себя ногу…
— А не попали ж ни разу! — пробасил за спиной давешний улыбчивый сосед-танкист. Тоже выбрался на опушку — сейчас из леса, словно, грибники, перекликаясь выбираются командиры машин. — В эшелон не попали ни разу, говорю, — весело повторил танкист.
«Груздёв», — вдруг вспомнила Вешка его фамилию. Не оборачиваясь согласно махнула ушами, слышу, мол. Не до разговоров — своих найти надо.
Машину Ивкова увидела почти сразу — сушка уткнулась в сломанную сосну шагах в ста слева, порвав гусеницу. Экипаж в полном составе копошился вокруг поврежденной машины. «Опять отличились», — шевельнулось злорадное и пропало — после пережитого сил осталось чуть, хотелось упасть в густые заросли помятого гусеницами межника, закрыть глаза и забыться, спрятаться от всех и вся. «Соберись. Соберись! Нельзя расслабляться!»
Посмотрела вправо, увидела, как машет кому-то рукой и срывается в бег, придерживая кобуру, Груздёв. Вдоль всего леса люди высматривают друг друга, собираются тройками-звеньями, и уже кое-где от этих троек отделяются и торопятся к своим начальникам командиры звеньев. Вон и комбат виден, а около него двое из первого полубата. «Где же Любек? Он въехал в лес справа шагах тридцати-сорока. Что такое?»