У него был громкий, чистый голос, и он им пользовался. «Девушка с красотой перед собой готовит ее».
Здоровяк взглянул на него дружелюбным взглядом. Лиафорн заметил, что напротив хогана ему улыбаются две женщины. Он был незнакомцем, полицейским, арестовавшим одного из них, человеком из другого клана, возможно, даже ведьмой, но его приняли с естественным гостеприимством Дини. Он чувствовал неистовую гордость за свой народ и за этот праздник женственности. Дини всегда уважали женщину наравне с мужчиной - давая ей равенство в собственности, в метафизике и в клане, - признавая роль матери в следах Изменяющейся женщины как хранительницы Пути навахо. Лиафорн вспомнил, что сказала ему его мать, когда он спросил, как Изменяющаяся Женщина могла прописать торт Кинаальда «с рукоятью от лопатки», украшенный изюмом, когда у Дини не было ни лопат, ни винограда. «Когда вы станете мужчиной, - сказала она, - вы поймете, что она учила нас оставаться в гармонии со временем». Таким образом, в то время как кайова были сокрушены, юты доведены до безнадежной нищеты, а хопи замкнулись в тайне своих кива, вечные навахо адаптировались и выжили.
Девушка Эндиши, ее волосы были уложены, как волосы Девочки Белой Раковины, были уложены Святым Народом, собрала свои украшения с одеяла, надела их и вышла из хогана, застенчиво сознавая, что все взгляды обращены на нее.
«Красотой все кончено», - пел здоровяк. «В красоте все кончено».
Лиафорн встал, ожидая своей очереди, чтобы присоединиться к единой колонне, выходящей через дверной проем хогана. Пространство было наполнено запахом пота, шерсти, земли и дыма пиньона от огня снаружи. Публика столпилась вокруг одеяла, собирая свои недавно благословленные вещи. Женщина средних лет в брючном костюме взяла уздечку; мальчик-подросток в черной фетровой «шляпе резервации» взял небольшую плиту из бирюзового камня и красный пластиковый плавающий аккумуляторный фонарь с нанесенным по трафарету хаасом; старик в полосатой джинсовой кепке «Санта-Фе» поднял мешок с мукой, в котором было черт знает что. Лиафорн нырнул в дверной проем. К запаху дыма пиньона примешивался запах жареной баранины.
Он чувствовал себя одновременно голодным и расслабленным. Он ел, а затем расспрашивал о человеке в очках в золотой оправе и огромной собаке, а затем возобновлял разговор со Слушающей Женщиной. Его разум снова начал работать, обнаруживая намек на закономерность в том, что раньше было всего лишь беспорядком. Он просто болтал с миссис Сигарет, давая ей возможность узнать его получше. К завтрашнему дню он хотел, чтобы она знала его достаточно хорошо, чтобы даже рискнуть обсудить опасную тему, которую никакие мудрые навахо не станут обсуждать с незнакомцем - колдовство.