За всю оборону Севастополя я ни разу не получила заработную плату, только расписывалась в ведомости и отдавала все деньги на танки и самолеты, чтобы поскорее разгромили врага. А те, у кого семьи были в эвакуации, отсылали деньги семьям.
Вскоре уехал на Большую землю наш ведущий хирург Галантерник Владимир Соломонович. Говорили, что у него туберкулез горла, и он поехал лечиться. Затем комбат Кантер уехал из Максимовой Дачи, не знаю, куда, его заменил врач Цеменко.
На Максимову Дачу с Большой земли население присылало посылки. Они предназначались бойцам, но иногда начальство привозило и нам. Однажды, я получила посылку, предназначавшуюся бойцу-мужчине. В ней был вышитый носовой платок с таким текстом: «За отвагу бойцу, со скорой победой домой!», большой зажаренный гусь в тесте и теплые носки. Все это было в одной посылке.
Приезжали к нам на Максимову Дачу московские артисты, выступали перед ранеными, и мы, кто был свободен от работы, слушали их. Пели хорошие песни, читали шуточные рассказы. Мне больше всего понравился артист, который пел баритоном и имитировал жужжащего хруща. По фамилиям я ни одного артиста не знаю.
На Максимову Дачу, да и вообще в наш МСБ, раненых из 514 полка нам возила фельдшер Елецкая Тамара Федоровна (сейчас она Ратовская). Эта девушка всю оборону Севастополя возила нам раненых, всю оборону она была в 514 полку. Сейчас она живет в г. Ялте, ул. Чернова, дом 15, кв. 14. Смелая была девушка. Может быть, поэтому ни пули, ни бомбы ее не брали, вернее, обходили. Бойцы любили ее за смелость, относились к ней с большим уважением. Она много раненых спасла от смерти: вовремя перевязала, вовремя привезла в МСБ. Воинское звание у нее было старший лейтенант.
Нас стали сильно обстреливать и несколько раз в день бомбили самолеты, было прямое попадание бомбы во флигель нашего корпуса, где работали мы и лежали раненые, работать стало невозможно. Наш МСБ переехал на 2-ой севгрес в Северную бухту. Там был один длинный двухэтажный дом. Перегородили тот дом пополам: в одной половине располагалась морская часть, во второй половине – наш МСБ. Операционные и лечащие кабинеты располагались на первом этаже, а на втором этаже – наше общежитие. На 2-ом севгресе нам было тесно, помещение было намного меньше, чем на Максимовой Даче. Уже не было таких условий, но все равно нам возили раненых и работали мы дни и ночи. Мы продолжали заниматься в ансамбле, я меняла раненым книги, как и на Максимовой Даче.
Северная бухта… Рядом было море, и каждую свободную минуту мы бегали к морю. Здесь я познакомилась с моряком Владимиром Брицким (помню, что он – москвич). У него была удочка, и в свободное время он всегда приглашал меня поудить рыбу. Однажды я поймала большого краба, вытянула его из воды, он шевелит всеми своими клешнями. Мне показалось, что это какое-то морское чудище, я испугалась и бросила его вместе с удочкой в воду. Володя вытащил его и говорит: «Это же краб, чего ты боишься?». «А я живых крабов никогда не видела». Этого краба я занесла на кухню и мне его сварили. Володе я похвасталась, что я по училищу в Одессе первая сдала на Ворошиловского стрелка, что я метко стреляю. Володя пообещал, что проверит, насколько это правда. Однажды, встречает он меня во дворе и приглашает покататься на лодке. Я с удовольствием согласилась. Сели мы в лодку, а Володя дает мне винтовку и говорит: «Подстрелишь чайку налету – поверю, что ты метко стреляешь». Я сначала растерялась, но потом взяла винтовку и, к моему удивлению, подстрелила чайку налету. Подплыли мы лодкой, забрали чайку, мне стало очень жаль ее. Но я отдала чайку нашему повару, и он ее зажарил и подал мне на обед. Мясо очень невкусное, пахнет рыбой, есть ее я не смогла. Вот такой у меня грех на душе – убила чайку.