В Северную Бухту волны пригоняли очень много трупов людей, много моряков. Там, где тело в одежде, в обуви – оно целое, а вот голова, лицо, руки объедены рыбой. Моряки хранили свои документы в целлулоидных мешочках в карманах. Вода туда не проникала, и все документы сохранялись сухие, ни капли промокшими не были. Трупы мы вылавливали из воды, хоронили, а документы, фотографии с женами, детьми, родными и близкими отдавали в штаб МСБ, а штаб их рассылал по адресам, которые были в документах. В это время я получила письмо и открытку с георгинами из Кисловодска от раненого, который лежал в нашем МСБ. Это был Михаил Макаев. Его открытка хранится у меня и сейчас, а судьбу Михаила я не знаю. У Михаила были забинтованы обе руки, и он не мог сам умываться, я его несколько раз умывала, вытирала лицо. Он мне писал: «Ваши нежные ручки я до сих пор чувствую на своем лице».
Вначале мы плакали, когда умирали такие красивые, такие милые ребята. Мне кажется, сейчас нет таких мужчин, какие были тогда. Потом стали привыкать к смертям, не плакали, но сердце сжималось.
Глава 6. Штольня
На 2-ом севгресе нас тоже разбомбили, было прямое попадание бомбы в угол дома, и мы переехали в Инкерманские штольни. Штольня – это глубокий, длинный туннель, очень сырой. С потолка, по стенам капает вода. Весь этот туннель каменный, дверей никаких не было. У входа в штольню в бок было какое-то углубление, и в нем мы расположили операционную, а вдоль штольни ставили койки и клали раненых, вода со стен и потолка капала на пол и собиралась в ручеек. Потолки над операционными столами мы клеили плотной бумагой. Часто эта бумага набиралась водой, размокала и прорывалась прямо над операционным столом, за которым шла операция. Тогда мы быстро закрывали операционное поле стерильной простыней, отрывали от потолка мокрую бумагу и клеили сухую. Работали при керосиновых лампах, по- прежнему один примус на операционную и аптеку. Раненые лежали вдоль штольни, койки ставили по обе стороны, а посредине был узкий проход для обслуживающего персонала. С потолков на койки капала вода и раненые лежали на влажных простынях под влажными одеялами. Другого выхода у нас не было. Помню, в этой штольне лежал комиссар нашей дивизии Солонцев Петр Ефимович.
Затем в Инкермане немцы заняли сопку напротив и стали направлять снаряды прямо в нашу штольню. Один из снарядов разорвался в штольне, а один – у входа, где всегда стоял наш маленький санитарный автобус, на котором работал шофер Василий, мы его звали Васька-Змей. Машина внутри и снаружи всегда была чистая, вдоль всей машины простелена дорожка, на гвоздике висела Васина гитара, большое зеркало в салоне – это Васина забота. Мы ему говорили, что он очень любит машину, а он нам отвечал: «Не машину я люблю, а Вас всех». И вот, прямое попадание снаряда в машину, а в машине был Василий. Так и погиб.