Записки фронтовой медсестры (Арсеньева) - страница 16

Тогда поступил приказ – срочно свернуть МСБ и вечером переехать на 35 батарею. Все приказы нам отдавал наш нач.сан.див. Шарф. В штольне Инкермана нач.сан.див. Шарф заполнил на меня наградной лист. «Представляю тебя к ордену», – так он сказал. Но награды той я так и не получила, видимо, наши наградные листы так и не дошли до Верховного Совета. Вечером мы переехали в городок 35-й батареи, где жили офицеры, обслуживающие батарею. В городке был длинный, большой дом, в одной половине которого расположилась операционная, а в другой, большей по размеру, лежали раненые. Разделял эти две половины дома большой сквозной коридор. В этом коридоре на носилках лежали раненые, которые ожидали очередь в операционную. В первую очередь брали раненых в живот и грудную клетку. Оперировали всю ночь, а утром закончились стерильные инструменты. Я прокипятила инструменты на примусе в большом стерилизаторе. Вся наша смена пошла завтракать, а я осталась в операционной вынуть инструменты из стерилизатора на большой стерильный стол. Застелила стерильную простынь на стол, разложила стерильные инструменты, накрыла другой половиной стерильной простыни и собралась идти на завтрак. В это время наши уже все вернулись. Врач Чертков сказал мне, чтобы я быстро шла в столовую, поела и готовилась к лапаротомии (разрезание тела в области живота). Наша столовая, так же, как и прачечная, находилась во дворе. Когда я вошла в столовую, там уже никого не было, только ела молоденькая врач, я видела ее впервые. Мы познакомились, и она рассказала, что ее сюда направили из Краснодарского мединститута. Так как мы опоздали на завтрак, то быстро поели и вышли из столовой. В нескольких метров от ворот МСБ был кустарник, мы бегали туда в туалет, так как наш был разбит снарядом. После столовой мы вдвоем побежали в кустарник. Вдруг над нами появился немецкий самолет-истребитель Мессершмитт. Они над нами носились днями и ночами, наших самолетов не было и гонять немцев было некому. Увидит немецкий истребитель, что идет человек, пикирует, строчит из пулемета, пока не убьет, или бросает небольшие шрапнельные бомбы. Только мы вышли из кустов, как Мессершмитт стал гоняться за нами. Мы бегом вперед, а в стороне метрах в 200–300 от нас стоят моряки и кричат нам: «Ложитесь, он гоняется за Вами». А мы бежим по инерции вперед. Слышим, свистит бомба, я оглянулась и вижу, бомбочка вроде небольшая, уже на земле лежит и крутится вокруг себя, как юла. Моряки нам кричат: «Ложитесь, она сейчас взорвется». Мы еще немного пробежали и упали на землю. Бомба взорвалась. Она упала на то место, где были мы, но успели хорошо отбежать. Нас присыпало землей. Подбежали моряки, подняли нас, отряхнули с нас землю, осмотрели, но ни я, ни она не были ранены. Моряки нам сказали, что мы легко отделались. А мы побежали во двор и обе направились в здание: я шла в операционную, а она – в палаты к раненым. Поднялись по ступенькам на крыльцо, и в этот момент меня окликнула Литвиненко Тамара Митрофановна (сейчас она Богданова и живет в г. Ленинграде). Это была моя самая хорошая подруга в МСБ, мы и сейчас с ней переписываемся. Так вот, Тамара выбежала из прачечной, чтобы спросить, что у меня есть постирать. Она стирала в прачечной и хотела постирать и мне. Тамара работала в палатах, дежурила по суткам: сутки дежурит, сутки отдыхает, поэтому у нее было больше свободного времени, чем у меня. У нее было время на стирку, мы в операционной такого времени не имели, так как нам приходилось работать, пока не прооперируем последнего раненого, а раненые не кончались. Моя молоденькая врач пошла в сквозной коридор, где лежали раненые и ждали очереди на операционный стол, а я вернулась и побежала к Тамаре в прачечную. Я к ней еще и не добежала, как вдруг свист бомб, и меня ударило чем-то по спине, я падаю среди двора, мне очень больно. Подбежала Тамара и потянула меня в прачечную. Опять взорвалась бомба, мы с Тамарой залегли под котел. Самолеты улетели, и я попросила Тамару осмотреть мою спину. Она посмотрела и сказала, что ранения нет, скорее всего, чем-то тупым ударило, потому что на спине была большая гематома. Мы с Тамарой вышли из прачечной и увидели, как раненые (вторично) окровавленные выскакивают через окна. Мы с Тамарой побежали в коридор и в операционную, ведь там были все наши, весь операционный взвод. Я упоминала ранее, что в коридоре лежали раненые. И когда забежала в коридор, чувствую, что меня кто-то бьет по ногам – я думала, раненый что-то хочет попросить. Глянула, а у него нет головы, он руками бьет об пол и меня по ногам, ему взрывной волной оторвало голову. Забегаю в операционную: о, ужас! Доктор Лепеха убит, Лидия Михайловна Домрачева тяжело ранена в голову, врач Буржонадзе влез в канализационный люк, Болдескул Мария Александровна (сейчас проживает в Одесской области, Фрунзовский р-н, с. Осиповка) сидит за дверью, ничего не понимая, а остальные бегают по операционной, растерянные. Окна вылетели, в стене дыра, малый стерильный стол перевернут. А молоденькая врач из Краснодарского мединститута успела войти в этот коридор, и ее осколком тяжело ранило в бедро (я толком не помню: или перебило ногу, или мягкие ткани, но ранение тяжелое). Кто-то из врачей подбежал к ней, мы все перепуганы, дрожим. Забежали в палату, а там поперек кровати в каске на голове лежит убитая старшая медсестра МСБ Синицина Ольга Ивановна. Мы стали выносить матрасы и всех раненых рассредоточили под кустами, в палаты вернуться они уже не могли, там было страшно. Оперировать мы уже не могли, дотемна перевязывали раненых. Ночью уже света нигде нет, работать невозможно. Кто-то нам сказал, что нужно идти на причал, за нами придет эскадра, и мы уедем. И мы начали спускаться к морю под скалы. Ходячие раненые пошли с нами под скалы, лежачие остались под кустами. Лидию Михайловну отправили последним самолетом на Большую землю, комбат Цеменко о ней позаботился. Я просила, чтобы меня взяли в самолет сопровождать Лидию Михайловну, но мне запретили садиться в самолет. Приехали какие-то офицеры, сели в самолет, и он улетел, а я вернулась под скалы. Под скалы мы спускались по веревке, и раненые, кто мог, тоже так спускались. Я в МСБ была самая молодая, и больше всех доставалось мне. Кто-то из врачей, мужчина, говорит мне: «Шурочка, поднимись наверх, сходи в МСБ. Там под кустами ведь раненые лежат, зайди в операционную, перевязочную, найди бинты, медикаменты и перевяжи раненых. В кладовой, если есть хлеб, консервы, набери в мешок и накорми раненых». Я ползала от куста к кусту, перевязывала и раздавала еду, котелками носила раненым воду. Лето, жарко, много мух. Раны тяжелые. Помню, у раненого была ампутирована нога, сняла повязку, а там с полкило червяков. Помыла рану риванолем, повязку тоже наложила с риванолем. Подошла к одному пожилому раненому, а он лежит на животе, у него ране на спине. Сняла повязку, а там червяков видимо- невидимо. А раненый просит меня посмотреть поглубже: «Мне кажется, что эти червяки заползли уже мне в мозги». У него был очень глубокий карман под кожей, я промыла риванолем, потом вошла туда пинцетом и все время доставала оттуда червяки. Почистила все и еще раз промыла, наложила повязку с риванолем. Этот раненый стал молиться богу за меня. Пока всех перевязал, накормила, принесла воды, смотрю, уже смеркается. Я поспешила спуститься под скалы, здесь оставаться было страшно, а все свои там. С этого городка под скалы была тропинка в траве, я в сумерках ее не нашла и решила идти прямо. Только я немного прошла, бегут два моряка и кричат мне: «Стой, куда тебя занесло? Ни с места, сейчас взорвешься на мине! Ты залезла на минные поля. Стой и ни шагу вперед, вбок, назад не делай, иначе сейчас взорвешься». Я испугалась, спросила их: «А сколько я буду так стоять?». Они мне говорят: «До утра, пока станет светло». Я в слезы, боюсь. «Не бойся, мы будем сидеть здесь, утром тебя выведем, другого выхода нет». И я простояла на одном месте всю ночь. Утром подошел ко мне один из моряков и говорит: «Ступай только в мои следы, где была моя нога, туда ставь свою». Когда они меня вывели, я расплакалась, меня довели до тропинки, и я пошла под скалы.