Записки фронтовой медсестры (Арсеньева) - страница 19
С нами под скалами была и Мария Карповна Байда, она раненая лежала в МСБ. Ласкин Андрей Иванович – наш комдив, вывел ее из МСБ и сказал: «Сиди здесь и никуда не уходи, я приеду и заберу тебя на эвакуацию». Она ждала-ждала своего командира и уснула, а очнулась – у нее над головой немцы. Немцы куда-то побежали, а она спустилась под скалы. Немцы захватили в плен моряков, у них уже совсем не чем было стрелять. Немцы построили моряков над обрывом, их всех расстреляли, и трупы упали под скалы, туда, где мы сидели. Это была страшная картина. Моряки шли в бой на немцев с камнями в руках. Немцы очень боялись моряков, они называли их «Черные дьяволы».
И так мы просидели под скалами 7 дней, ждали обещанную эскадру, которую никто и не думал за нами посылать. Октябрьский сказал Сталину, что не стоит губить корабли из-за этих людей. На седьмой день немцы стояли наверху над нами и кричали: «Русь, ком!». Мы, естественно, сидели и не двигались. Когда они убедились, что мы уже не стреляем, т. к. уже нечем было, тогда немцы спустились под скалы и прикладами автоматов стали нас выгонять наверх. Привели с собой профессора Кофмана, не знаю, где они его поймали, и он нам переводил, что немцы хотят от нас. Так мы попали в плен. Но прежде, чем нас сдали в плен наши генералы, мы дали звание Героя двум городам – Одессе и Севастополю.
Глава 8. Плен
Профессор нам сказал, что нужно всех раненых поднять наверх. Раненых поднимали мужчины, кто мог, сам подымался. Наверху разделили – женщины отдельно, мужчины отдельно. Так как солнце было уже над закатом, то мы эту ночь провели около 35-ой батареи и утром нас пешком погнали в Севастополь, только не в город, а в Инкерман. Наверху около 35-ой батареи были сейфы с деньгами, какие-то ящики, мешки с рисом. Все это наши привезли из города, думали, что придет эскадра и все это увезем. Но увы, бомба попала в эти сейфы, деньги в крупных купюрах летели до неба, а оттуда летели на нас, но никто не поднял ни одной купюры. Он нам уже были не нужны. Запомнила красные купюры по 30 рублей вместе. А вот рис мы ели сырой, варить-то было негде. Помню, Надя Остапченко сняла с себя гимнастерку, завязала рукава и шею, набрала рис и всю дорогу несла на плечах этот рис. Набрали рис и другие женщины. Мужчин немцы построили и сказали: «Все евреи, три шага вперед». Кто вышел, в том числе были и наши врачи, всех погнали разминировать минные поля, где они все подорвались на минах. Кто не вышел, те остались живы. А нас через Инкерман, через горы, затем Бельбек гнали пешком, под солнцем, без воды в город Симферополь. Еще под скалами я заболела дизентерией, после того, как напилась морской воды с сахаром. Появились резкие боли в кишечнике, часты позывы в туалет, повысилась температура. Впереди и сзади нас шли колонны мужчин, мы шли посередине. Когда у меня появлялись позывы в туалет, женщины окружали меня, чтобы закрыть от глаз мужчин. Я приседала, из меня капнет несколько капель крови и все. Мы изнемогали от жары, а я еще и от болей и общей слабости. Мимо нас протекала речка Бельбек, мужчины бежали напиться воды. Кто побежал – всех расстреляли. Женщины от страха к речке не бежали. Сколько было убито мужчин, я не знаю. Кто не мог идти, тоже пристреливали. Я бросила шинель, сняла кирзовые сапоги, да еще и размер большой, не могла уже идти. Кто-то из женщин дала мне лосевые тапочки, я одела, и стало легче идти. Женщины меня поддерживают, говорят, чтоб не отставала, иначе немцы пристрелят. Я долго терпела, шла, сколько хватало сил и уже совсем изнемогла. Говорю, что уже больше не могу, пусть меня пристрелят. Я отошла в сторону под гору, легла животом на землю, закрыла глаза, чтобы не видеть, как в меня будут целиться с автомата. Лежу, жду выстрела, мимо проходят наши пленные мужчины. Слышу, кто-то из мужчин говорит: «Какая эта девочка была цветущая, и что от нее осталось». Думаю, жаль, нет зеркала, посмотреть, какая я стала. Слышу, что уже все прошли, топот утих, а меня еще не убили, и боюсь открыть глаза, думаю, наверное, все уйдут, тогда меня пристрелят. Какую-то минуту полежала, кто-то меня ногой толкает в бок, я посмотрела, надо мной стоит румын с автоматом, пожилой человек, виски седые. Показывает мне, чтобы я поднималась. А я полежала немного животом к земле, и боли в животе немного успокоились. Я поднялась, румын показывает – иди вперед. Думаю, хочет отвести меня от дороги и там расстреляет. А наши все уже ушли далеко за гору, и я их не вижу. Мне стало страшно. Румын мне что-то говорит, я не понимаю, только поняла «матка, матка». «Моя мама?» – спрашиваю. «Мама, мама». Говорю: «Моя мама в Одесской области». «О, Одесса – румынише корош, немец не корош». Корош – поняла, что хороший. Показывает, чтобы я шла по дороге. Обошли мы эту гору, он мне показывает, что нужно идти под гору, смотрю, там наши. Подводит меня румын ближе к лагерю, наши все за проволокой колючей, мужчины отдельно, женщины отдельно. Это была остановка на ночь на окраине Бахчисарая. Наши увидели меня, обрадовались, что я жива. Особенно хорошо ко мне отнеслась Остапченко Надежда Ивановна. Она набрала в котелок воды, на костре сварила рис, а мужчины-врачи, один через проволоку передал мне марганец и сказал, сначала напиться марганца, а затем есть рисовую кашу. А другой мужчина передал мне флакончик опия и сказал: «Дайте этой девочке 8 капель опия и боли прекратятся». Все уже знали, что у меня дизентерия. После такого лечения я крепко уснула, утром проснулась, еще раз повторила то же самое лечение, и так я дошла до Симферополя.