Только значительно позже, когда мои одноклассники стали приставать ко мне с расспросами, я атаковала этими расспросами мать. С тех пор я стала стесняться поднять на собеседника глаза, ожидая каждый раз простодушных вопросов, ответы на которые я не знала. Глядеть в глаза собеседнику и отвечать при этом на бестактное любопытство, не смущаясь и не переживая, я училась долго. Почти всю свою жизнь.
Так мы провели лето в гостях у бабушки. Я всю жизнь жалела и понимала её. Мама тоже. Мы простили её. Но она себя нет. Опять впереди длинная зима, одиночество, слухи о хорошей жизни её мужа с новой женой. Работа, где есть буфет со спиртным, а на закуску ей давно хватало полпирога. Не пить было незачем.
На следующее, четвертое моё лето, мы с началом навигации вновь собрали пожитки, но доехали только до Томска. Мама в это лето решила не работать, мы еще были малы, а испытывать судьбу второй раз ей не хотелось. Да и слухи из Моряковки приходили не радужные. Но родительский дом помогает и голыми стенами. И вновь мы едем на катере к бабушке. Я пою и кручусь юлой. Лето, навигация!
Вот и мамкин родительский дом. Я помню его смутно. Помню отчетливо лишь старые, потемневшие от времени бревна и, что дом был большой. На окнах много гераней, на столе нас ждали горы пирогов, разложенных по разным тарелкам по видам начинок. Картошка, капуста, морковка, повидло, ливер. И, конечно же, шаньги11. Ради нас бабка сбегала к соседям за молоком. Свою корову она уже не держала, не для кого. Довольные, мы уплетаем все подряд. Брат запивает цельным молоком, а мы с мамой пьем с молоком чай. Бабушка сидит напротив и ничего не ест. Она только смотрит на нас как-то необычно, из глубины души. Радость от встречи поднялась изнутри к горлу и, кажется, вот-вот сдавит ей грудь. Она оперлась щекой на ладонь и смотрит на нас, смотрит. О чём она думает? Если б вернуть то время и спросить. Но мы не спросили. Мне четыре года, а брату три. Спросила ли мама? О чем они обе думали в сумерках, глядя на нас под звон ходиков, нарушающих тишину некогда шумного и весёлого дома, да под мое неинтеллигентное, как сейчас бы сказали, швырканье чая с блюдца. Если б знать!
Это лето я уже помню сама, а не с рассказа мамки. На улицу я ходила редко, только с мамкой в магазин или к бабушке на работу. Одна боялась. Соседи маме говорили про бабушку, Васильевна-то ожила, как вы приехали.
А я для всех была известная по прошлогодним волнениям личность, почти всем родная.
Помню стрёкот швейной машинки, на которой, то мамка, то бабка шили нам с братом обновки из яркого ситчика, а то и сатина, которые мать и бабушка прикупали зимой, по возможности. И мамке кое-что выкроилось.