– Ну, да ладно вам…
– Хорошо, хорошо. – перебила Серафима опять тоном капризного ребенка. – Пошутила и хватит. Конечно держала, а что вы думали? – соврала она и с фальшивым осуждением в глазах взглянула на женщину.
– Так нет, ничего, упаси Господи. Просто поинтересовалась, не более. – поддалась она этому наглому ходу со стороны Серафимы. – Вы не подумайте, что я как-то усомнилась в вас, ни в коем случае.
– Ну ладно, хорошо. – произнесла она в ответ с глупо-подозрительным взором, сощурив глаза, и направилась в церковь.
Перед тем как поставить ногу на первую ступень, ведущую внутрь, она остановилась, медленно подняла свою голову и тупо посмотрела на крест, вмонтированный в стену над главным входом. Стоя вот так у паперти, ее знакомая предположила, что Серафима готовится перекреститься, однако правая рука у нее так и не поднималась. Женщине стало интересно и она обошла Серафиму, чтобы взглянуть на эту картину полностью, но сделать ей этого не дали – Серафима, как только почувствовала легкое прикосновение верхней одежды старушки, сразу вернулась будто б из небытия и пришла в себя. Продолжая подъем, старушка прямо перед входом остановила Серафиму и без слов показала жестом, что она забыла перекреститься. Серафима прекрасно все поняла, но опять выстроила из себя дурочку:
– Что-то не так?
– Перед тем как зайти в церковь, каждый человек должен перекреститься.
– Ах, точно, совсем уж забыла! – сказала она и перекрестилась настолько небрежно, насколько это было возможно. – Что-то в последнее время не так со мной: то перекреститься забуду, то вообще одежду чужую надену… Не жизнь, а цирк шапито, ха-ха!
Старушка ничего не сказала и молча вошла вместе с ней внутрь, надеясь, что ничего страшного ее спутница не сотворит.
А вот Серафима была, как можно догадаться, другого мнения, хотя и ее тоже, что сейчас происходило не устраивало, так как это были пока детские игры – ей хотелось идти дальше, задействовать большую публику, а не только бедную пенсионерку. Пока у нее в голове ясного плана действий не было, но задатки на что-то грандиозное были.
Зачем вообще она этим занималась? Никто не знал. Ей было скучно, но рассеять это чувство можно было бы и по-другому, что Серафима прекрасно понимала. У нее было неосознанное желание разыграть перед этой невинной публикой странную, непонятную, бредовую сцену. Желание сопоставимо с желанием некоторых людей в аристократической среде выругаться нецензурной бранью либо рассказать о слишком пошлых вещах – кто-то это делает ради некоего удовлетворения, а кто-то руководствуясь некоторыми высшими или нет идеями.