– Мне легко говорить. Я ведь всего лишь четыре года был не уверен, встречу ли следующий день.
– Я не о том. И ты прекрасно знаешь это. И знаешь, как я уважаю твой подвиг. Но твои страдания окончены, а наши растянутся до самой смерти.
Владимир не нашел ничего лучше, чем просто уйти, выдыхая как можно глубже, чтобы замедлить неистовое сердцебиение. Она нашла, как растерзать настолько, чтобы у него не возникло желания вернуться.
– Не замечать ни в ком недостатков бывает так же скверно, как и видеть одну черноту. В первом случае тебя могут обмануть, но ты еще сможешь побороться за счастье…
– Во втором же рискуешь закончить жизнь в одиночестве… – убежденно завершила Даша. Что-то несогласное с произнесенным тлело в ее груди. – Для человека нет ничего хуже думать, что он умнее или красивее всех. Некуда развиваться, а так не бывает. Человеку всегда есть куда расти, это сущность его натуры – поиск, любопытство, непрерывное самосовершенствование, конца которому достичь невозможно, потому что, даже накапливая что-то доброе, человек вместе с тем наполняется и нехорошими чертами характера – это неизбежный процесс роста, может быть, в какой-то мере и горе от ума. Я получаю образование и вместе со знаниями приобретаю и предубеждение против необразованных, смотрю на них свысока даже если не отдаю себе в этом отчета. Ум – почти всегда высокомерие… А думать, что уже добился каких-то высот, опасно – отнимает стимул. Кроме того, это скучно, может отнять мечту. Да и распад накопленного так молниеносен… Вселенная быстро отбирает то, что ранее даровала.
Этот диалог состоялся совсем недавно…
«Всех прощать или не прощать никого. Да неужто не добьюсь я никогда середы? – с болью обреченного человека, не в первый раз наблюдающего то, на чем уже набил оскомину, спрашивал себя Владимир почти вслух. – Наказывать надо негодяев, а добрых награждать, раз бог бездействует. Но как провести грань и отделить одних от других? Это ведь и опасно, и неблагодарно».
Дарья была наивна, и это проверено очаровало такого любителя красоты и добродетели, как Владимир. Но под конец или сразу после обличения всей правды он понял, что можно быть наивным по-хорошему, то есть пытаться радоваться и жить в тех условиях, в которые кинут, и по-плохому, не замечая подчас элементарных вещей, что ограничивает восприятие. Это было странно при очевидном уме Дарьи, но было… Ум – глупость, вот парадокс! Владимир готов был проклясть себя за эту отравляющую способность видеть людей насквозь, цепляться за их недостатки и разрушать отношения с ними… Хоть терпеть и прощать он умел как никто. Только окончательно доведенный, он рвал все что попадалось под руки. Такой поступок, предательство, а не просто проявление своей воли, он простить не мог. Если бы речь шла о безобидных недомолвках или не слишком достойном поведении, он бы закрыл на это глаза, но свершенное переходило все границы. С тяжелым сердцем, но не оглядываясь, Владимир Гнеушев отбыл в Москву, где никто не ждал его. Мать погибла при бомбежке, но это не особенно ранило. «Отмучилась, – был вердикт сына, – бедная женщина, пусть хоть теперь ей будет хорошо и спокойно». Он был почти рад за мать. Только самому Владимиру было ведомо, как он хотел после всех треволнений спокойной, размеренной, ничем не примечательной хотя бы первые годы жизни простого труженика.