Рассказал ей Лухар, какое зло творила Белянка, как детей с матерями разлучала, из семей похищала. Тут выбежали из леса бывшие игоши, красногрудый зяблик так и вьётся над их русыми головами. Увидали царевича, обрадовались ему, как родному: «Тятя, тятя!» – и ну обнимать да целовать в обе щёки. То-то было радости.
А Белянка-разлучница, едва морок рассеялся, вскрикнула страшно, будто от боли, бросилась из окна – и рассыпалась на солнце снегом. Белыми мухами спустился снег на город. Подивился народ: слыхано ли, посреди лета! Скоро он растаял, как и не было, а вода в землю ушла. Только у иных зевак, что снежинки ртом ловили, малые прядки на всю жизнь побелели.
Одной весенней ночью, когда всякая малая жизнь уже пробудилась и тянется к человечьему теплу, старик Савел вышел на двор. Во дворе неуёмный Арапка брехал трусливо и отчаянно, чего раньше за ним не водилось. Савел кинул в него сапогом, но пёс ещё долго поскуливал в конуре, больше от страха, чем от обиды.
Савелу тоже стало муторно. Вдалеке, за дорогой, в терновом перелеске мерцали два огонька. Прищурился старик: что там?.. что за огни? Неспокойно в последнее время, ох, неспокойно. Сел он на крыльцо, размял папироску, прикурил от свечи и долго потом смотрел, как утекает дымок к рябой круглолицей луне. Вот вырвался из темноты мотылёк – и прямо к крыльцу, к рыжему пламени. Вьётся над свечой, ранит хрупкие крылья.
– Ай, пропадёшь, глупый, – качает головой старик.
Да разве ж послушает мотылёк?.. Враз истлел у огня и осыпался пылью. Спасался от тьмы, да об свет убился – и такое случается.
Савел вернулся в дом. В доме темно, только горит одна лучина. Сидит у окна Улита-краса, косу долгую с прозеленью всё расплетает, расплетает. Увидала Савела, спрашивает:
– Холодна ночь-то?
– Ничего, – отвечает Савел. – Да день всё же мудренее. Ложилась бы спать.
– Ох, не спится, дяденька. Под моим окном рыжий волк резвится, хочет меня украсть.
– То Арапка брехал, а не волк. Поздно, ложись.
Улита только головой качает, снова за косу берётся.
– Меня завтра на Майскую ночь позвали – нешто сходить?
– Сходи, – обрадовался старик, – конечно, сходи.
А улита ему:
– Коли пропаду в один день, так вы по мне не тужите.
– Да что ж я, не понимаю? Ты девка молодая. Лесная. Как пришла, так и уйти вольна.
– Вы ложитесь, дяденька, – говорит, а сама смотрит во тьму за окном, – я ещё посижу.
Дед Савел помялся подле Улиты, снял несколько путаных прядей с её рожек-веточек, да озлился на самого себя не пойми за что и побрёл к печке.
На порог его дома это чудо явилось, когда была ещё жива старуха. Она-то и приютила: девка – она девка и есть, а что рожки у неё и волосья кой-где зелёные, так то разве горе? Назвала Улитой и оставила при себе помощницей. Научила по хозяйству справляться, а что с ней дальше делать, не успела сказать: померла, сердечная.