Скоро пронеслись зимы да вёсны – расцвела Улита, колдовской красой налилась, так что старик Савел замирал, на неё глядя, будто диковинную птицу видел. Уж бы посватался кто – хоть мельник, хоть сам леший! Отдал, и с превеликим удовольствием, лишь бы спокойно век дожить да к старухе отправиться. Только Улита других людей боялась, из дома не выходила. А нынешний год совсем растревожилась. Всё глядит в окошко да слушает, и мерещится ей то тень-плясунья, то царь лесной о семи рогах, то дикий рыжий волк.
На другую ночь собрались деревенские парни и девушки лето встречать, кличут Улиту. Встрепенулась она, раскраснелась, повеселела. Говорит старику Савелу:
– Дяденька, а пойдёмте со мной через костёр прыгать?
Замахал на неё Савел:
– Ты иди, резвись! А с меня какой теперь прыгун?
– А такой, – смеётся Улита, – что если прыгнем вместе, вмиг помолодеете и сделаетесь писаным красавцем.
Была не была – согласился старик.
Вот пришли на поляну. Небо ясное, звёздное. Столбы костров гудят, брызжут искрами, трещат сухим деревом. Молодые уж хороводы водят, русые их головы, цветами увенчанные, так и мелькают среди пламени. Вот стали они прыгать, кто поодиночке, кто парами. Визг, смех, песни! Взлетают волосы к самой луне, поджимаются белые ноги – и пропадает девица в дыму костра, будто не было. С той стороны её уже ловят юноши, да кто поласковей будет, с тем, глядишь, и пойдёт цветок папоротника искать.
– Готовы? – Улита сжимает стариковскую руку, слабую, дрожащую.
Медлит дед Савел. Вдруг – что такое? Выбежал из леса на поляну промеж костров кто-то чужой да незваный. Сам стройный да рыжий, будто огнём поцелованный, вместо лица волчья маска. Влетел в хоровод, закружился – и ну хватать девок, ну подбрасывать! Снова визг, хохот!.. Одна Улита дрожит всем телом.
– Что с тобой, Улитушка? – забеспокоился Савел.
– Нашёл, – шепчет, – нашёл он меня до срока, дядя.
– Нашё-ё-ёл! – воет рыжий диким зверем. – Ну что, ну что, сердечко моё трепетное, думала укрыться среди овец? Ан рожки-то выдают!
Настиг Улиту и давай скакать вокруг: то щипнёт, то кольнёт, то за нос укусит. Дикая пляска! У деда Савела разум помутился, в глазах потемнело, голова пошла кругом. Чёрные мухи зарябили перед лицом, скрывая и костры, и Улиту, только волчья маска всё подпрыгивает, и ерепенится, и взвизгивает, и хохочет.
– Прочь, – хрипит Савел. – Сгинь, нечисть, пропади!
– А ты не лезь, старик, тебя не касается, – рыкнул паяц и толкнул Савела.
Крепко держал Савел Улиту, да чужак оказался сильнее. Полетел старик кувырком, еле с огнём разминулся. Охая, поднялся: гудит перед ним живое пламя, столб бьёт выше прочих, а рыжий тянет Улиту прямо в огонь. Плюнул Савел – всё одно пропадать! – разбежался да и прыгнул следом. Жадно лизнуло ноги, глаза выело дымом, мир закружился и пропал.