Осерчала тут Шила-на-гиг, по столу хлопнула:
– Нечего человечьей дочери такое выпрашивать! Ступай на печку спать, раз принесла нелёгкая, а утром чтоб духу твоего на моём озере не было!
Делать нечего – легла девчушка и вмиг уснула. А Шиле-на-гиг не спится. Ходит она по избе из угла в угол да на печь поглядывает. Думает: то ли в домовину пора уже ложиться, то ли гостья её с диковинкой. Взяла да и сняла с неё платок – вспыхнул тут огонь, заплясал по рукам Шилы-на-гиг, полетели во все стороны искры, и стало в избе светло, как днём. То горели пожаром волосы незванки. Глядит старуха – не наглядится, локоны, как сокровища, перебирает. Сделаю куколку, как ты просишь, шепчет Шила-на-гиг и острым ножом срезает с темени огненный волос.
Всю ночь просидела старуха на камне под звёздами. Сплетала и резала, связывала и зашёптывала. Чуть свет проснулась девчушка, а Шила-на-гиг подаёт ей куколку: одна ножка у ней из живого дерева, другая – из сухого, мёртвого, а на голове рыжий волос.
– Носи куколку под рубахой, – велит старуха, – не снимай и никому не показывай. Куколка такая, как ты просила: в ногах у неё жизнь и смерть. Корми её своей кровью, и она всегда даст мудрый совет. Слушай куколку, слушай своё сердце, смотри на мир зорко.
Поблагодарила девчушка Шилу-на-гиг и ушла по тёмным от воды мосткам в сторону дома, а старуха ещё долго смотрела ей вслед.
С каждым годом зимний холод всё раньше приходил в избушку Шилы-на-гиг. Первый заморозок трогал озёрную воду в подполе, схватывал льдом, околдовывал лягв, и те, словно мухи в янтарь, вмерзали в ледяную корку. Холодные водяные сердца их замирали в долгом сне, похожем на смерть. Спала с ними и Шила-на-гиг, укрывшись мхом, как одеялом, и снился ей робкий домашний огонь. Сначала он народился из уголька в печке, потом вдруг прыгнул на полати, а с полатей – на стены, а со стен – на крышу. Разросся, загудел, одним махом слизал всю солому с кровли – а и пропади она пропадом, подумала старуха, всё равно гнилая. Вот наелся огонь и стал греть старые кости Шилы-на-гиг, да шибко грел, хотел угодить хозяйке.
Проснулась она от жара – и впрямь солнышко печёт, муха в окошке жужжит. Перезимовали, значит. Глядит кругом Шила-на-гиг и никак в толк не возьмёт: где это она очутилась? Полы все светлые, чистые, печной копоти да плесени нет и в помине, все горшки сверкают, как новые, а крыша застелена свежей соломой.
Слезает старуха с печи, босые ноги, одну сухую, другую всю в новых зелёных росточках, на ладные доски ставит. Выходит из избы – и точно: девчушка тут как тут, двор метёт.