– Нет, – я так крепко вцепилась в стол пальцами, что они онемели. – Он бы меня не бросил.
– У него нет выбора, Аликс, – мой отец стоял рядом со мной, а мама и тетушки шмыгали носом и вытирали слезы. – Если он не поедет, то может провести следующие пять лет в тюрьме.
– Я должна его увидеть. Где он?
– Он все еще в тюрьме, – ответил Судья. – Полиция не выпустит его из виду, пока он не сядет в автобус. Джим и я отвезем тебя.
– Может быть, мне стоит пойти с тобой? – моя мать направилась к двери.
– Нет.
Как бы мне сейчас не было неприятно это признавать, но где-то в глубине души я отчасти винила ее во всем, что происходило. Если бы она не настаивала на том, чтобы я вышла замуж за Хью, если бы она осталась вчера вечером и выслушала нас, вместо того чтобы спешить на свою дурацкую встречу, Ник, возможно, не вернулся бы домой так рано. Это было неразумно, я знаю, но ничто в то утро не было разумным.
Она остановилась.
– Аликс...
– Нет, – повторила я. – Со мной все будет в порядке.
Оттолкнувшись от стола, я встала, и пошатнулась, когда на меня накатила очередная волна головокружения.
Отец крепко сжал мою руку.
– Держись, – пробормотал он, его голос предназначался только для моих ушей. – Ради Ника ты должна быть сильной. Он в плохом состоянии, милая.
Я закрыла глаза, выпрямилась, сделала глубокий вдох и кивнула. Для Ника я могла сделать все, что угодно.
– Я готова.
Тюрьма в Морганвилле была крошечной – четыре грязные, сырые камеры, пристроенные к задней части здания мэрии, где располагался полицейский участок. Они служили, главным образом, камерами предварительного заключения до тех пор, пока заключенного не перевозили в большую тюрьму в Джонсборо, где располагались Окружной и Федеральный суды. Я молилась, чтобы мне не пришлось видеть Ника в одной из этих камер, и, очевидно, на этот раз Бог меня услышал. Они привели его в небольшой конференц-зал, где за дверью стоял на страже дородный помощник шерифа.
Ник сидел, ссутулившись, за длинным столом, упершись локтями в столешницу и спрятав лицо в ладонях. Наручники, застегнутые на его правом запястье, крепились вокруг ножки стола, давая ему достаточно места, чтобы свободно двигаться, но не позволяя отойти от стола больше, чем на фут. Боль, которая росла внутри меня, поселилась в горле и груди, расширяясь, пока я не задохнулась, когда тихо закрыла за собой дверь.
Прошла секунда, прежде чем он поднял голову и посмотрел на меня, и еще одна, прежде чем в его глазах появилось узнавание. За одну ночь Ник постарел на десять лет, его лицо было искажено горем и усталой покорностью, а прекрасные глаза налились кровью и наполнились безнадежностью, которая терзала меня.