В тот же день стало известно, что Даниила отказались переводить в Москву. Капитан Оболенский меня вызвал к себе и объяснил ситуацию. А ситуация оказалась такова, что новый командующий решил прекратить отток людей из волынской группы. Уже десять человек по настоянию их родов пришлось перевести в Москву. Как я понял, семьям всегда шли на уступки, но поскольку просьба о переводе Засекина исходила не из семьи, то подполковник, видимо, и рассудил, что негоже.
— И что делать? — спросил я, когда капитан поставил меня в известность. — Парень не хочет служить. Ему тут не место.
— Вышестоящее руководство рассудило иначе, — повторил Оболенский. — Людей в группе остаётся слишком мало. Если всех отправить в Москву, кто воевать будет? Даниил хорошо показал себя во время учений. Полагаю, вы преувеличиваете проблему. Все мы шокированы случившимся, но это не значит, что надо бежать отсюда, сломя голову. А вы, будучи сержантом, должны поднимать боевой дух подразделения, а не потворствовать слабостям.
Удивительно, как изменился тон капитана с прошлого нашего разговора, но я его прекрасно понимал: ему тоже приказали. Возможно, в его глазах Безбородов имел больший авторитет, нежели майор Вельяминов, которого Оболенский ни во что не ставил. Одно понятно точно: Даниила придётся огорчить, а мне надо будет и дальше возиться с плохо мотивированным солдатом, которого семейка насильно загнала в армию.
Конечно, Даниил огорчился новости. Он уже сидел на чемоданах, а тут — облом. Но перечить и возмущаться не стал
— Ладно, что делать? — вздохнул он. — По крайней мере, отец не будет упрекать, что я, якобы, сбежал. Хрен с ним. Отслужим как-нибудь.
В Ружаны нас во вторник не отправили. Мы ещё два дня торчали в «санатории», а в четверг утром обе роты подняли по команде, посадили в грузовики и повезли к линии фронта.
Земляные работы шли вовсю, вот только занимались ими не бойцы особой дружины, а срочники, которых пригнали сюда из расположенного неподалёку батальона.
Мы встали лагерем в поле позади основной линии фронта, которая к середине июля две тысячи двадцать пятого года представляла собой практически сплошную полосу, идущую с запада на восток через всё Галицко-Волынское княжество.
Зимой такого не было. Зимой ливонские националисты сидели в двух городах и в лесах на границе с Литвой, и наше командование считало, что выдавить их — раз плюнуть. Но с весны ситуация сильно изменилась, и вот уже целый кусок княжества оказался под властью новой фракции, а нашу армию серьёзно потеснили. В начале лета тут царил полный бардак, но к концу июня неразбериха прекратилась. Сменился генерал, руководящий группой войск в Волыни, и приказал укреплять позиции, окапываться. Ни для кого уже не было секретом, что мы готовим новое наступление.