— Тру.
— Я тебя услышала. Ты больше не хочешь меня видеть.
— Я сказал не это. Посмотри на меня.
Его голос слишком соблазнителен, чтобы долго игнорировать. Я поднимаю на него глаза: он сидит в кресле, сцепив ладони на коленях и смотря на меня с той же обжигающей силой, что и раньше.
— Я тебе не подхожу, — мягко объясняет он. — У меня не обычная жизнь.
Лиам пытается сказать, что он не одомашнен, как будто это не очевидно. Он носит эти красивые костюмы только для того, чтобы отвлечь людей от острых клыков и когтей.
— Я в курсе, — сердито бормочу я. — Неужели ты думаешь, что я пропустила ту часть, где ты разбил морды двум парням и сломал шею другому, словно прутик?
На его челюсти напрягается мускул.
— Итак, мы пришли к согласию.
Пародируя его, чтобы он понял, насколько это раздражает, я говорю:
— Я сказала не это. — Когда он прищуривается, я чувствую себя вынужденной все пояснить. — Но раз уж мы об этом заговорили... — Я понизила голос. — Ты... тех троих... ну, ты понял.
Его ответ — это простая констатация факта.
— Да.
Я пытаюсь выработать соответствующую эмоциональную реакцию на его спокойное признание о том, что он убил трех человек прямо у меня на глазах (логический ужас или шок, которому следовало бы последовать), но меня лишь раздирает любопытство, которое даже при моем травмированном состоянии неправильно.
— Голыми руками.
Он производит впечатление сфинкса — его взгляд из обжигающего превращается в холодно-непроницаемый. Человек довел свою загадочность до совершенства.
Надеясь, что он даст мне хоть какой-то ключ к пониманию того, как он стал экспертом в надирании задниц, сворачивании шеи и похищении жизни, я подсказываю:
— Я о том, что тебе даже не нужно было использовать пистолет.
— Ненавижу оружие, — мгновенно жестким тоном говорит он. — И перестань казаться такой восхищенной.
— Извини, но так и есть. Я даже не могу открутить крышку с банки маринованных огурцов без посторонней помощи.
Он медленно выдыхает, как будто борется с противоречивыми желаниями: либо вскочить и встряхнуть в меня хоть немного здравого смысла, либо зацеловать до умопомрачения.
Я изучаю Лиама мгновение, поражаясь его напряжению и железному самоконтролю. Он как будто держит удавку на цепи, которая намотана на его собственную шею. Но под тщательным контролем скрывается смирение.
Он похож на вожатого, мчащегося на полной скорости товарного поезда, который понял, что тормоза отказали, а мост впереди рухнул, и у него нет времени, чтобы спрыгнуть в безопасное место.
— Вопрос, мистер Блэк: почему вы так стараетесь держаться от меня подальше?