– У вас есть перо, бумага, конверты? – с отчаянной надеждой спросил Рониур. – Жене бы написать, что жив…
– И-и-и, что удумал, – покачала головой старуха. – Нет у нас ничего такого. Дорогие они, да и не с кем нам письмами обмениваться. Вот выздоравливай побыстрее, да сам ей все и обскажешь. А то, что поревет сейчас немного… Так слаще встреча будет.
Она достала с того же табурета склянку, накапала несколько капель в ложку и без всяких предупреждений сунула ее Рониуру в рот. Тот послушно проглотил.
– Звать-то тебя как? – спросила старуха. – Не из любопытства спрашиваю, а чтоб зелье заговорить. Заговоренное, оно всегда лучше действует.
– Рониур, – ответил он. – А вас?
– Мареона я, ведьма здешняя. Академиев не кончала, самоучка. Что бабка показала, то и умею, вот и внучку научу.
– А как же так вышло, что в лесу живёте? Страшно это, наверное, далеко от людей.
Она усмехнулась:
– Много ты понимаешь. Мне как раз далеко от людей – оно и спокойнее будет. Знаешь, как простые люди к ведьмам относятся?
– Не знаю…
– Вроде и за помощью идут, а всё же боятся. Ну и разговоров пустых много. Мать моя покойница в деревне жила, так сполна хлебнула. Как кто заболел, али животина померла – тут один сказ: ведьма сглазила. Так что я, как мать похоронила, в лес и перебралась. Кому надо – сам тропинку найдёт. А соседи мне ни к чему.
– Муж тоже сюда перебрался?
– Какой ещё муж? – буркнула Мареона. – Ведьме муж ни к чему.
– Так внучка же есть? Значит, и дети были?
Она усмехнулась:
– Дочка… Да только для этого, милок, мужа не надо. Ваше дело короткое, ребёнка заделал – и иди себе.
В дверях появилась девушка, ясноглазая, рыжеволосая. Застыла на пороге, не решаясь войти. Старуха посмотрела на неё и сказала сурово:
– А ну, брысь отсюда! Неча перед женатыми мужиками хвостом крутить!
Девушка тут же исчезла, а старуха так же строго посмотрела на Рониура.
– Сама за тобой ходить буду.
Дни в камере тянулись долго и однообразно. Посетителей у меня не было, только надзиратель трижды в день открывал небольшой портал, совсем малюсенький, достаточный, чтобы протянуть руку с подносом, на котором стояла пресная тюремная еда да стакан мутного варева, отдалённо напоминающего чай.
Пару раз заходил дознаватель, он рассказывал последние новости. После того, как я передумала умирать, он, кажется, всерьёз взялся за то, чтобы меня спасти.
Я ни одной минуты не верила, что у него получится. Вспоминала искажённую страхом физиономию короля, слёзы, которые он размазывал по лицу, и понимала: этого он мне не простит.
Ректор ходатайствовал за меня.