— Ой, как кричит! (Первая кормушка).
— Сымать надо! Залез, а спрыгнуть никак. (Вторая).
— Да я вас умоляю, жрать захочет — сойдет. (Третья).
— Нет, ну как же… Вон какой бедный. Где он, кстати… Не видно… Кис-кис-кис…
— Не, не спрыгнет. Сымать тока. На ту ветку забраться и сымать.
— Я вас умоляю, еще за ним по деревьям лазать.
— Кис-кис… Сейчас ему рыбки принесу. (Первая кормушка ушла).
— Да не надо вашей рыбы, надо звать кого-нибудь. Во, Степан идет. Степан!! Сте-па-ан!!! Иди сюда!
— Чо? (Осиплый далекий голос).
— Ничо! Сюда иди, говорю! Алкаш старый.
— Ну? Чо надо? (Осиплый Степан приблизился).
— Да тут кошак мяучит, снять бы. Залезешь?
— Кошак? Ну и нехай.
— Залазь, бутылёк поставлю. (Вторая кормушка оказалась сердобольной).
— Я вас умоляю. Лучше бы мне тот бутылёк дали. (Третья, похоже, зря носила звание кормушки).
— Ну, это… Лестницу надо.
— Пойдем, в сарае возьмешь.
Голоса удалились. Василий сидел на ветке и периодически орал, чтобы себя обозначить. Минут через десять голоса вернулись.
— Ну, я того. Полез.
— Давай, давай. А то оно ж кричит. Жалко.
— Я вас умоляю… (Третья кормушка явно не собиралась спасать Василия и была здесь с целью поглазеть).
Дерево вздрогнуло от приставленной лестницы и мелко затряслось: Степан начал восхождение. Василий завертел головой, пытаясь оценить ситуацию. С одной стороны, он был рад, что привлек какое-никакое внимание и привел в действие силы, ведущие к спасению. С другой стороны, это спасение он представлял как-то иначе. Рисовалась в кошачьем мозгу этакая бесплотная сила, которая волшебным образом, нечувствительно перенесет вниз и предоставит себе. Потный, разящий перегаром мужик, лезущий по лестнице и готовый, судя по всему, ухватить Василия за нежный загривок, в воображаемую схему не вписывался. И вообще: Степан явно относился к третьему виду людей — самому непредсказуемому и оттого опасному. Такие, как он, являлись чем-то средним между кормушками и мучителями. Крупные, с низкими грубыми голосами, они могли порой накормить кота и даже вызволить из затруднительного положения — например, цыкнуть на гавкающую собаку. Но часто они же при виде Василия принимались кричать, шикать и бросаться чем-нибудь тяжелым. Из-за такого Василий их не любил, старался обходить подальше и про себя называл — врагами.
Враг по имени Степан продрался сквозь ветки и, балансируя на последней ступеньке лестницы, потянулся к коту огромной грязной ладонью. Василий вздыбил шерсть и сложил на голове уши. От ладони пахло железом, краской и человеческой грязью. «Сволочь», — уверенно подумал Василий. Растянув до ушей пасть, он издал короткий шип и метко стукнул по степановой руке когтями, после чего проворно убрался на недосягаемую для врага высоту. Степан заревел матом. Оскальзываясь через две ступени, ссыпался на землю, обрушил лестницу и высказал кормушкам все, что родилось в душе — насчет Василия, дерева, самой идеи спасения, травмированной руки и мира в целом. Одна из кормушек — сердобольная — вновь посулила бутылёк. Степан исключил бутылёк, пожелал кормушке многого и удалился, посасывая ладонь. Василий проводил его взглядом и победительно обшипел.