— Знаю, что врешь, Аталь…
— Хочу тебя… Ты же меня подчинил, помнишь? Как я могу врать?
Сдавив хрупкие рёбра, борясь с диким желанием их переломать, подхватил жертву на руки. Жертву, именно жертву, подчиненную, отравленную им. В спальне бросил в постель. Отошёл на чуть, любуясь на разметавшееся тело…
— Прибить бы тебя, Аталина Баррет…
Она же, утробно хохотнув, потянула с себя блузку. Корделл следил, как тонкая ткань гладит кожу, нежную и розоватую, как напрягаются острые соски то ли от желания, то ли от слабого сквозняка…
— Давай, девочка… — отойдя к стене, скрестил руки, сощуривая раскалённые глаза — Медленнее… Распусти волосы.
Девушка встала на колени, подняла руки, выдернула шпильки и помотала головой, тяжёлый шоколадный поток потек по плечам.
— Дальше. — велел он — Продолжай.
Она расстегнула пояс брюк, в которых ходила дома. Оставшись в трусиках, запустила пальцы под резинку и сдвинула вниз.
— Иди сюда, Корделл…
— А где " пожалуйста", Аталь?
Она кивнула:
— Пожалуйста, иди сюда.
Упершись коленями в постель, сжал маленькие груди, пальцами погладил соски. Аталина вскрикнула. Протянув руки, рванула молнию его рубашки. Поцеловала обнажившуюся кожу, прикусила.
— Да, давай, давай, Аталь… Мне нравится.
Она провела руку ниже, к рельефному животу, расстегнув брюки, освободила член — горячий и твердый. Поглаживая рукой грудь оборотня, нагнулась и захватила губами влажную головку.
Рэндар выругался. Очень грязно, диким, похабным выражением, обозначающим на его языке " траханую мать". Двинулся вперёд, погружая плоть в рот девушки.
— Маленький мой… — он задыхался — что же ты со мной делаешь…
Головой бы понял, что его пара если и не врет, то хитрит, вертится, как земляной червяк. А сутью, телом, всей кожей желал только одного — чтобы она не прекращала того, что делает. Дольше… Ещё дольше. Тоже зависим, тоже отравлен…
— Ещё, Аталь, ещё… Ты так это делаешь…
Чувствуя её язык, тёплый и нежный, запустил руку ей в волосы.
— Аталина, девочка… Хватит. Ты же ничего не получишь! Не надо, не мучайся…
Оторвавшись от него, скользнула змейкой по груди, задев тугими сосочками кожу.
Шепнула в ухо, сжав рукой пульсирующую плоть:
— Кто сказал, что мучаюсь? Сама же хочу… Подчиняюсь тебе…
Этим " подчиняюсь " опалила щеку и душу. Зарычав, теряя остатки разума, распластал по покрывалу, прижал собой. Глядя прямо в синие растекающиеся глаза, положил ладонь между стройных, послушно расходящихся ног и, погружаясь в горячую влагу, сладкую нежную судорогу тела пары принял на себя.
— Аталинаааа, — вскрикнул от восторга, не чувствуя ничего, кроме себя в её теле.