Он не знал. И не стал трогать… Памятуя, сколько боли уже причинил ей и, возможно, причинит ещё, не стал… Ругая себя последними, самыми грязными словами, недоумевал — отчего же он вырос таким, Небиллову мать, эгоистом?! Носился столько лет со своей болью, как брюхатая баба с пузом, лелеял и оберегал, возводя стены и заборы? Как святыне молился прошлому? Даже уже зная Аталину, думал о мести неоднократно и зло… Кому мстить собрался? Пустоголовой, запуганной дурочке? Да она и понятия не имела до этой поры ни о чем… Когда Сонгры рвали на части его семью, эта синеглазая заноза ещё пускала пузыри и мочила пелёнки, не мечтая ни о чем, кроме мамкиной сиськи! Она не при чем. А он, вместо того, чтоб целовать своё горе в задницу, хоть раз бы подумал — как она, его девочка живёт со своим? Что ей пришлось сделать такого с собой, что уже даже и не больно? Дураааак… Форменный дурак!
— Все будет хорошо, Аталь, девочка моя… — говорил тихо он ей в волосы, растрёпанные и пахнущие ванилью и какими то гадкими сладкими духами — У нас все будет хорошо. Мы проживем долго, очень долго. Когда ребёнок подрастёт, мы куда — нибудь поедем… Правда, особо нечего смотреть в Лаберилле, но все равно кое — что есть. Можно на Монаагский остров, у меня там дом… Правда, остров одно название: так, кусок земли в Монаагском море, но там красиво. Холодно бывает, зато тихо. Хочешь?
Она кивнула. Она даже и не слышала, что говорит Корделл… Просто голос. Ей нравилось слушать голос.
— На Белые Горы можно… Но это по воздуху, Аталина. Я не знаю, как ты… Сможешь, нет? Наверное, лучше не надо. Да, не надо. Можно вообще по карте посмотреть. Можно в Инфоцентре… Сама выберешь. Куда захочешь, туда и поедем. Я тебя запер в Ронгоре! А ты тоже молчишь… Сказала бы, так давно уже…
Аталина слушала голос своего мужчины, он гладил, обволакивал, усыплял. Рука девушки лежала на груди Корделла, ладонь приятно жгло. Так бывает, когда в студёный день, зайдя с замороженной улицы, протягиваешь руки к горячей железной печке.
— Рэндар… Странная у нас семья.
— Почему? — спросил, целуя её шею — Если ты о том, что не любишь меня… Так любить пока и не за что. Я ещё ничего не сделал. Это все потом придёт. Может быть…
Он нашел рукой грудь Аталины, уже чуть налившуюся, слегка сжал. Погладил сосок пальцем.
— Маленькая, ванильная девочка… Ты пахнешь печеньем и Лаберилльской Пудрой…
Откинув мешающее покрывало, несколько секунд смотрел, жадно и внимательно на разметавшееся перед ним тело, обнаженное, чуть влажное и перламутровое. Сжал груди, поцеловал соски один и другой, немного набухшие, велюровые комочки плоти. Провёл пальцем по ложбинке вниз, к мягкому животу и ниже, к горячей впадинке меж стройных длинных ног. Аталина выдохнула и зачем — то закрыла руками пылающее лицо.