— Почему ты здесь? — спросила она, как будто предыдущие слова не имели никакого значения.
С другой стороны, они не имели для нее никакого значения.
Теперь, когда я потеряла свою полезность, я не имела значения.
— Потому что мне больше некуда идти, — прошептала я.
Она внимательно посмотрела на меня, но в ее глазах не было ни капли нежности, беспокойства, ничего, что могло бы выдать тот факт, что она моя мать. Моя кровь.
— Я предлагаю тебе найти другое место.
Потом она захлопнула дверь у меня перед носом. Я стояла там, на ступеньках дома своего детства, оцепенев. Взглянула на красивый кирпич, высокие окна, крепость, в которой я выросла.
Это не мой дом. Просто еще одна клетка.
Я переходила из одной клетки в другую, потому что больше ничего не знала в этой жизни. И мама была права, я найду себе другое место. И это будет еще одна клетка, потому что у меня не хватит сил ни на что другое.
Я стояла посреди прихожей, чувствуя то же оцепенение, что и в тот день на ступеньках дома. В какой-то момент я отдернула ногу и захлопнула дверь.
Я уставилась на эти двери, и на этот раз они не смотрели на меня. Это были просто двери. Дерево. Неодушевленная вещь. Функциональная.
Они откроются миру. Они не убьют меня. Они мне что-то предлагали.
Я смотрела на них, потому что не могла решить, предлагают ли они мне свободу или просто еще одну клетку. Я смотрела на них, потому что не могла решить, где именно я сейчас стою.
А потом я пошла.
На свободу или еще дальше в клетку.
Я решила, что это одно и то же. Это был всего лишь вопрос восприятия.
***
Четыре дня спустя
Всю свою жизнь я считала себя немного мертвой внутри. К тому времени, как я потеряла ребенка, я уже была полностью умерла.
Но даже тогда я никогда не чувствовал себя таким зомби, как в последние четыре дня, призраком, бродящим по комнатам этого дома, в ужасе от того, что увижу человека, который сделал меня такой. Но порочная, жалкая часть меня хотела большего.
Потому что я была развращена и несчастна, и у меня всегда будет мертвый кусок внутри.
Первые два дня я запиралась в своей комнате. Очевидно, он заметил это, или, по крайней мере, заметила Вера, потому что три раза в день раздавался тихий стук, а затем дребезжание подноса. Я открывала дверь в пустой холл, тарелка с едой и питье стояли у моих ног.
Я пялилась на этот поднос, свирепо смотрела, забавляясь мыслью о голодовке, просто чтобы досадить ему. Но потом все равно ела. Я уже достаточно позволила ему испортить — уничтожить — мое тело.
Мне хотелось спать. Погрузиться в постель и никогда не просыпаться. Но мозг не позволял. Сон был даром для тех, кто не обременен.