Так что я работала. Без устали. По каждому настоящему проекту, и по всем будущим проектам.
На целый год.
Я прочла четыре книги. Ужасные. Страшные. Обычному человеку бы снились кошмары.
Но я не была обычной, и кошмары были моей реальностью.
Через два дня я уже не могла дышать одним и тем же воздухом. Я жаждала любой скудной свободы, которую мне предлагали.
Поэтому я осторожно вышла. Вернула себе привычку, которую приняла, когда впервые выползла из кровати.
Проснулась.
Занималась йогой.
Принимала душ.
Одевалась.
Завтракала.
Работала.
Бродила.
Читала.
Начал экспериментировать, активно работать против прутьев своей клетки. Я открывала окна, заставлял себя сидеть и дышать воздухом по крайней мере час. Потом высовывала голову из окна, заставляла себя смотреть, заставляла себя чувствовать, как воздух окружает мое тело. Засекала время. Первая попытка длилась три минуты сорок четыре секунды.
Рекорд — восемнадцать минут четыре секунды.
Это немного, но хотя бы что-то. Какая-то маленькая надежда, что я не останусь здесь навсегда.
Встреча с Лукьяном была неизбежна.
Я знала это.
Я ждала этого момента.
Жаждала.
И я подловила момент, как начинались много наших встреч. Столовая. Обед на четвертый день.
Он сидел там.
Но, в отличие от всех остальных случаев, он не поднял на меня глаз, а потом не опустил обратно в сторону тарелки. Его глаза нашли мои в ту же секунду, как я вошла в комнату. Он не отводил взгляд.
Я знала это, потому что чувствовала их на каждом шагу, каждом вздохе. Но на этот раз я отвела взгляд, притворяясь незаинтересованной.
Это стоило мне всего на свете.
Но я сделала это.
Я села, положил салфетку на колени и съела половину блюда. Это было все равно что жевать и глотать фольгу. Каждый укус — боль.
Но я умею справляться с болью.
Лукьян меня научил.
Но моя новообретенная терпимость могла справиться лишь с этим.
Нож и вилка со стуком упали на мою тарелку.
— Я ненавижу тебя, — прошептала я, уверенность и яд смешались, создавая из моего тона камень, когда я посмотрела на него через стол.
Он уставился на меня.
— Хорошо, — ответил он. — В ненависти есть шанс.
— Шанс на что? — потребовала я ответа.
Его взгляд был ровным. Непоколебимым.
— Шанс, что ты все еще любишь меня, — сказал он. — Потому что если бы ты не ненавидела меня, если бы ярость не кипела в твоей крови, а расширение зрачков не говорило о сильном эмоциональном гневе, то у меня не было бы ни единого шанса. И, может быть, если бы все действительно закончилось, я, скорее всего, был бы мертв. В твоих руках
Я уставилась на него, не в силах понять, какие идеи он бросает мне и с какой холодной уверенностью он это делает.