Все птицы здесь были по-своему великолепны, и эта не была исключением. Ее голова была ониксовой, как и хвост, а туловище — красивой смесью ярко-белого и ярко-желтого. Больше всего меня поразили ошеломляющие перья на голове. Они были тонкими, как длинные висячие уши, вдвое больше длины тела. Как плащ, расколотый надвое.
— Король Саксонии — райская птица, — сказал Лукьян. — Научное название: альберти. Имя дано в честь тогдашнего короля Саксонии — Альберта.
Его глаза не отрывались от рамы, но я почему-то догадалась, что он смотрит на меня в отражении. Точнее на куски, которые я бросила в него из своего тела, когда заговорила.
— Только у самцов есть такие декоративные плюмажи на голове, — он кивнул в сторону рамы. — Весьма примечательно.
Он взглянул на меня. На меня обеих. Ту, которую держали вместе кожа и кости, и другую меня, которую он мог бы раздавить ногами, если бы захотел.
— В этом мире есть много замечательных вещей, Элизабет, — проскрежетал он, его голос сбился с холодного тона, к которому я привыкла, который я стала презирать. — Многие из них прекрасны, — он оглядел комнату. — Редкие. И могут храниться только в своей смерти, — он снова посмотрел на меня. — Самые редкие из всех замечательных вещей — это самые уродливые и сломанные. Ими можно овладеть только в смерти.
Он призраком направился ко мне, так что ткань его пиджака коснулась моего бока. Его простор возвышался надо мной, втягивая меня в ужасающую стратосферу, в которой я не хотела оставаться, но и добровольно не уйду.
Он наклонился так, что его губы почти коснулись моих.
— Но существует несколько версий трупа. Некоторые из них можно набить ватой, сохранить и поместить в рамки. Другие могут ходить, говорить и дышать.
Его пальцы прошлись по моему горлу, прежде чем его ладонь легла на мою шею, сжимая. В тот же миг мой запас воздуха был перекрыт. Это была не ласка. Боль взорвалась от его давления, и черные точки заплясали у меня глазах.
— А ты кем будешь, Элизабет? — спросил он непринужденно.
Мои пальцы потянулись к его рукам, с целью вырваться из хватки, бороться. Но когда я прикоснулась к его коже, которая, я была уверена, будет такой же ледяной, как и его взгляд, я остановилась. Он был гладким. Теплым. Утешительным. Я вонзила ногти в его кожу, царапая плоть. Не для того, чтобы сражаться, а чтобы увидеть, как кровь расцветает и тепло течет по моим пальцам.
Он даже не вздрогнул от боли. Он не отрывал от меня взгляда.
— Кем я хочу тебя видеть? — прошептал он почти про себя.
Мы так и стояли, повиснув в момент взаимной боли, когда мои ногти погрузились глубже, а его руки сжались сильнее на моей шее. Самые хаотичные моменты для большинства людей на планете — в разгар удушения. А для меня это были единственные секунды, когда я обрела покой с тех пор… с тех пор, как я догадалась.