Приносят баночное пиво и, открыв одну из них, предлагают ее Майклу. Он пытается взять банку, но у него не поднимается рука.
— Странно, я не могу поднять руку.
— Давай мы в тебя так вольем, — шутят парни.
В этот момент находящийся в комнате доктор подает резкий запрещающий знак, после чего двое молодых ребят продолжают разговор с Майклом уже без пива.
— Майкл, напрягись из последних сил и вспомни.
— Что я должен вспомнить?
— Что знают русские о твоей поездке в Мюнхен?
В этот момент Майкл перестает понимать, что происходит вокруг.
Люди, похожие на американцев хлопают его по плечу и спрашивают:
— Русские знают, что ты из Берлина тем же вечером вернулся в Москву? Это очень важно, Майкл. Они знают, что ты вернулся туда тайно?
Откуда-то из забытья Майкл отвечает:
— Они все знают.
— Значит, они знают о твоей встрече с агентом? Что им известно о твоей работе с Шадриным?
К этому времени Качерис стал издавать какие-то странные грудные звуки и дежуривший здесь доктор призвал прекратить допрос.
— Думаю, на сегодня хватит. Надо закругляться, — сказал он
— Еще пару минут, — распорядился Грибин.
Двое парней вновь прильнули к Качерису с вопросами.
— Майкл, что русским известно об операции с Шадриным?
В их диалог вынужден вмешаться доктор:
— Можете больше не спрашивать. Он отключился.
Но, ко всеобщему удивлению, Качерис, так и не открыв глаз, вдруг, отчётливо произнёс:
— Шадрин — это наша головная боль…
— Прекратите немедленно! — настаивает доктор.
Грибин бросился к Качерису.
— Что это значит? — кричал генерал, хватая обмякшего американца за грудки.
— Вы его убьете! — пытался перекричать его доктор.
— Что это значит? — все ещё пытался докричаться до Качериса Грибин.
Вбежавшие в комнату три врача уже силой оттаскивали Грибина от Качериса, но тот продолжал кричать:
— Что это значит?
Тем временем, у американца уже пошла ртом белая пена.
Пока врачи колдовали с американцем, в соседней комнате Грибин раз за разом прослушивал ту часть магнитофонной записи, где Качерис произносит загадочную фразу о Шадрине:
— Шадрин — это наша головная боль.
— Он сказал «Шадрин — это наша головная боль», правильно? — переспрашивал Грибин у коллег.
Все подтвердили это.
— Откуда архивариус посольства мог знать про Шадрина? — не унимался Грибин.
— Мы сами озвучили это имя во время допроса, — ответил ему кто-то.
— Ну и что? Если бы он не знал Шадрина, он никогда бы не произнес этой фразы, — не сдавался генерал.
— В сомнабулическом состоянии люди часто говорят загадочными фразами.
Грибин уже в десятый или одиннадцатый раз включил магнитофон, и из колонок вновь послышалось: