Капитан покинул каюту довольным, но от меня не ускользнуло такое его смущение и некое замешательство.
Следующий денёк также выдался ясным и солнечным. Данияр много времени проводил в рубке, занимаясь всяческими расчётами, вычислениями и отметками в судовом журнале, поэтому большую часть времени я была предоставлена самой себе. И, уж конечно, я не могла слушаться его, проводя досуг в тесной и тёмной каюте.
Сначала я попалась на глаза долговязому чернобородому боцману, который не оставил меня в покое, пока не провёл для меня экскурсию по судну. От сопровождающегося разъяснениями осмотра бугшприта, брашпиля и разных там талей, бимсов и пиллерсов меня начало клонить в сон. Но я, как воспитанный человек, эту пытку выдержала, ни разу не зевнув, и даже пару раз улыбнулась. При очередном «увлекательном» объяснении, почему старую шлюпку нужно менять на парусную быстроходную гичку с острым носом и транцевой кормой, я вынуждена была откровенно сбежать, завернув за угол.
Гуляя по палубе, я ближе познакомилась с командой. Вежливо отказавшись от предложенного мне кисета с нюхательным табаком, я присела на пустой бочонок и стала слушать распевающего во всю глотку лысого матроса с серьгой в ухе, аккомпанирующего самому себе на раздолбанной гитарке, перевязанной когда-то лиловой, а ныне вылинявшей и обтрепавшейся лентой.
— Хорошо тому живётся,
У кого одна нога –
Тому пенсия даётся,
И не надо сапога!
Далее следовал длинный проигрыш. При этом на лице матроса отображалось столько разнообразных чувств и эмоций, словно он выступал на академическом концерте при дворе его величества.
— Я на палубе сижу,
А на море не гляжу.
Всё мечтаю о любви,
Да где, бес, её возьми?
Остальные матросы совершенно не обращали на исполнителя внимания, занимаясь игрой в кости.
— Рому хлопну я грамм сто,
Хлопну еще двести,
А потом пойду плясать
С морским бесом вместе!
— В Галтии напитков много:
Есть вино и самогон,
Но не нужно нам другого,
Всех родней наш старый ром!
То ли капитан запретил играть на деньги, то ли таковых просто не имелось, но что-то заставляло матросов играть на пинки, затрещины и подзатыльники. И скорее всего, в этом они и находили всю прелесть игры. Самым несносным и жестоким мне показался рослый матрос с обломанными грязными ногтями и пышными бакенбардами, из-за густой растительности на руках и голом торсе напоминавший огромного зверя. Он, перед тем, как лягнуть приятеля, непременно обувал босые ноги в тяжеленные ботинки, с интересом наблюдая, кто же от пинка пролетит дальше.
— Эй, Бык, полегче, хребет сейчас высыплется, — тощий сутулый матрос потирал ушибленное место, а Бык ржал, как конь.