— Сядь нормально, Люси.
Она моргнула, посмотрела на Эда и медленно спустила ноги. Тот завел машину и выехал со стоянки у полицейского участка. Встроился в поток и спросил:
— Вот скажи, на кой черт?
Боковым зрением Эд увидел, что Люси пожала плечами.
— Не люблю четверги. Так хоть какое‑то развлечение.
— Ты могла найти другое развлечение, кроме отрезания волос у Сары?
— Нет.
— Потому что…
— Она глупая, вульгарная и мелочная. Мерзкая, как и все в этой школе.
Эд вздохнул.
— Ты такая… Я стараюсь, но мне тяжело, Люси. Пом…
— Ага.
Эда подбешивало ее упрямство.
— Что «Ага»? Ты можешь говорить нормально?
— Пап, со смерти сам‑знаешь‑кого, ты только и твердишь, что стараешься, но тебе тяжело. Хорошее оправдание за всю жизненную лажу.
— Я плохой отец?
Люси посмотрела на него.
— Пап, что ты хочешь, чтобы я ответила? Бывают хуже, бывают лучше, — Люси пожала плечами. — Нормальный. Обыкновенный.
Эда обожгло холодом изнутри. Будто он увидел себя со стороны, и картинка вышла не то чтобы плохой, но и не такой, как хотелось.
— Ну хорошо, но мы не чужие, Люси. Ты это понимаешь? И я желаю те…
— Ага.
— Люси!
— Пап, ты серьезно? «Мы не чужие»? Это… как у того писателя? Мы два эгоиста в запертой комнате. Тебе я нужна, чтобы держаться за сам‑знаешь‑кого. Только она мертва и сгнила в земле. Ее нет! И никогда она не вернется! И ты мог бы найти другую… я же не против, но… А ты мне нужен как… ну как холодильник. Еда и дом. Потому что иначе я умру от голода или, не знаю, потому что никому шестнадцатилетний подросток не нужен, разве что на панели: ни родителям, ни государству, ни сверстникам — никому. Потому что каждому на самом деле на остальных плевать, даже на тех, кто рядом. Толпа самовлюбленных эгоистов в запертой, переполненной комнате, где нечем дышать. Ты мне, я тебе. Вот, папа. Я мало что могу дать, я балласт. Ну и к черту.
Эд не знал, что ответить, и буркнул невпопад:
— Школу ты все равно закончишь.
Люси отвернулась к дверце, словно хотела выйти сию же минуту, а дома сразу ушла к себе — наверняка одела наушники и слушала музыку.
Эд пару секунд думал постучаться, но решил, что ему надоели выходки дочери, и молча принес из машины красный телефон. Сейчас Эд видел лишь старый кусок пластика, и разум упорно находил рациональные объяснения звонкам из 72‑го. На всякий случай Эд подключил телефон вместо городского: в трубке раздался гудок. Если подозрения были верны, то завтра в 11:41 раздастся голос Аннабель Эплер — хотя она мертва уже сорок лет, хотя нет ни школы, ни библиотеки, откуда девушка звонила. При этой мысли волосы Эда стали дыбом.