— Нет болезни, от которой такое назначают. Ты ее сам выдумал…
Я снова аккуратно прошлась пальцами, собирая с носа солиста остатки своей влаги. Каждый раз в эти моменты он снова закрывал глаза, будто наслаждаясь этой мимолетной близостью.
— Есть. Эта болезнь — ты…
Моя рука, скользнувшая вниз, коснулась потрескавшихся губ Тола и замерла, когда он произнес эти слова. Подушечки пальцев ощущали всю ребристость шелушившейся кожи губ, когда они слабо вытянулись чуть вверх, целуя моя руку из последних сил. Но я тут же одернула ее. Но совершенно не из-за того, что мне было неприятно. Мне стало очень-очень больно. Будто мою, склонившуюся над Толом спину, пронзил острый меч. Все мое лицо сжалось и я закрыла рот ладонью, буквально раздавливая челюсть, чтобы не закричать от этой самой боли. Слезы побежали сквозь мои пальцы, но падали теперь на мое платье. Я не проронила ни звука, молясь, чтобы Тол не открыл глаза.
Все это время он так старался отстраниться от меня, избегать лишних встреч, создавать вокруг сугубо рабочую атмосферу, а сам заедал все это таблетками… Потому что… он не бездушное чудовище, он просто не умеет любить иначе… И он не знал. Он не знал, что я тогда как дура в него влюбилась, в ту же секунду, когда он поцеловал меня в коридоре в мой первый рабочий день. Я боялась признаться сама себе в том, как сильно я погрузилась в этого человека, а теперь боюсь признаться в другом…
— Я мудак… я знаю… — говорил Тол, продолжая покашливать. Я хотела принести ему воды, но знала, что сейчас он бы точно отказался. — Я вел себя ужасно… Я… Я просто никогда и н-никого не… любил… Я испугался сам себя… И вот…
— Замолчи! — вскрикнула я и, согнувшись максимально, упала на грудь Тола так, что голова его теперь касалась моего плеча, громко заплакав.
Я просто не выдержала всех этих слов и всего того, что копилось внутри меня все это время. Глупый, глупый Тол! В нем сейчас не было сил даже для того, чтобы поднять руки и обнять мою шею. Я просто рыдала, сжимая его изо всех сил, пытаясь защитить от всего того, что происходило. Прямо как в той песне… В ней было еще много правды о случившемся, слишком много…
— Я… кхе-кхе… Я отшил Аллу… Послал ее к чертям…
У меня уже началась гипервентиляция легких и я, как могла, старалась сдержать этот порыв и выровнять свое дыхание. Холодные пальцы музыканта коснулись моих предплечий. Это был максимум, который он мог дать мне прямо сейчас. Я так хотела поколотить его, но во мне словно тоже не осталось сил…
— Ну и… ну и дурак! — сквозь слезы прикрикнула я. — Ты мог бы быть счастлив!