Переодевать раненого я пока поостереглась. Наверняка его опять скоро приступ скрутит, тогда сразу и оботру всего, и постель перестелю и лекарство дам. Кстати, а вот насчёт последних, неплохо было бы заглянуть к лекарям и пополнить запасы.
Так что пока нашлась свободная минутка, быстренько навестила аптечную палатку, где мне выдали всё необходимое. Затем забежала в столовую, наскоро перекусить и заодно заварить новый лечебный травяной чай для больного.
Вернувшись обратно в госпитальный шатёр, обнаружила, что пока никаких перемен нет. Мужчина всё так же лежал без движения и мерно дышал. Разве что показалось, что на этот раз в дыхании присутствуют лёгкие хрипы, да температура тела немного повысилась. Но сбивать её ещё было рано, такую организм должен сам стараться перебороть.
Пока моё присутствие рядом с больным не требовалось, я решила помочь дежурным санитаркам. Однако стоило только присоединиться к уборке, как я тут же удостоилась язвительно замечания Ленца о чьём-то неумеренном трудовом энтузиазме. Причём, сделал это он прилюдно, что было особенно обидно.
Сделав над собой усилие и промолчав, я просто продолжила заниматься работой, время от времени заглядывая к «своему» пациенту в ожидании каких-то перемен. На периодические подначки Ленца старалась внимания не обращать, он сегодня явно сутра был не в духе.
Упорно занималась своим делом: сбивала вновь поднявшуюся температуру, обтирала, меняла бельё, поила лекарственными отварами и микстурами. Удерживала, когда пытался метаться, норовя соскочить с лежака. Уговаривала, когда бредил, звал, неразборчиво ругался. И просто сидела рядом со своим подопечным.
Но чем дальше, тем больше настроение главного лекаря становилось ближе к отметке «отвратительное». Доставалось не только мне и это хоть как-то утешало. Однако сдерживаться с каждым разом становилось всё сложнее. Ясное дело, что после отъезда первых двух групп в госпитале остались только самые тяжёлые, читай — безнадёжные. И радостного настроения это, ясное дело, не добавляло. Однако срываться из-за этого на персонале я считала несправедливым.
До конца дня «ушли» ещё четверо. С последним я долго сидела рядом, держа его за руку, стараясь хоть так облегчить последние минуты. Душа болела, но глаза оставались сухими. Показать ему свою жалость и страх я не имела права. Вместо этого просто тихо напевала старинную мелодичную песню и ласково гладила по голове.
Молодой умирающий парень, почти мальчишка, смотрел на меня с тоской в глазах, понимая, что его жизнь отсчитывает последние минуты и крепко, до боли сжимал мою ладонь. Не просил, не умолял, не жаловался. Словно впитывал последние доступные ему ощущения. Пока, наконец, пальцы его не расслабились, а взгляд не застыл, смотря теперь в бесконечность.