Подскочив с кровати, судорожно скинув с себя ногу напарника, первым делом полез в смартфон. Красная точка плавно перемещалась вдоль острова. Яхта уходит, мы проспали!
— Бонд, подъем! Объект уходит!
Вытаращив глаза, я начал бегать по номеру, собирая раскиданные вещи.
— Не ори так громко, в ушах звенит, — буркнул в исслюнявленную подушку Бонд, — дай лучше водички, будь братаном.
— Сам возьми. Или ждешь звонка шефа вместо будильника?
В голове Бонда что-то сработало, и он зашевелился.
Когда наспех умылся и почистил зубы, почувствовал, какой же адский перегар стоит в номере. Зато с таким душком никакие фумикаторы не нужны, все насекомые и так передохли.
Прихватив в ресторане еду на вынос в приятно шуршащих бумажных пакетах и запасы воды, мы направились было в сторону пристани, свернув на развилке направо. Бонд, тяжело дыша, еле переставлял ноги. Он был на удивление молчалив и выглядел вообще не ахти. Даже аппетитные запахи еды из пакетов его не радовали, а пожрать вообще он любил. Оглядев своего напарника, я остановился.
— Ты че буксуешь, Сухой? — Бонд вопросительно приподнял брови.
— Давай, еще кое-куда заглянем.
Федор мучительно простонал, но без лишних вопросов двинулся за мной. Лучше сейчас пройти лишние двадцать метров и потерять десять минут, чем снова все взвалить на свои плечи. Вернувшись к развилке, в этот раз мы свернули налево. Дорога вела к пляжу, а по пути был магазинчик со всякой всячиной.
Бонду хотелось искренне улыбнуться, когда в его лапищи легла панама, пара полотенец и крем с самым высоким уровнем защиты от солнца SPF 50. Но лицо, словно защитную маску, сохраняло выражение кирпичом, не выдавая ни одной эмоции, которые можно расценить, как слабость.
— Панама, чтоб уши не сгорели, а это, чтоб все остальное, — неловко, словно оправдываясь, протарахтел Сухой.
У Бонда не было слов, только мощную грудь прошибло давно забытое чувство и что-то защемило в сердце. Последний раз о нем так заботилась мать, когда он был еще школьником и ходил в мороз без шапки и рукавиц. Вспомнилось, как он сам присматривал за сестрой и ее совсем маленьким Гришкой, прикупая всякие полезные мелочи. Но о нем, о Федоре, больше никто и никогда так не волновался. И было в этом что-то родственное, семейное.
"Братан", — подумал Бонд, но отчего-то так и не решился произнести это вслух.