Золотой лук. Книга II. Всё бывает (Олди) - страница 118

Понадобилось время, чтобы я понял: не важно, чей ты сын, важно, кого ты зовешь отцом.

Но вернемся к Афине. Призыв богини был воистину олимпийским. Стояла весна, деревья окутались свежей зеленью, цветы покрыли землю богатым ковром. Но три клена, росшие близ нашей стоянки, внезапно решились на смену сезонов. Их листья налились желтизной и багрянцем, зашуршали, хотя ветра не было, и стаей птиц слетели с веток. Груда палой листвы не осталась лежать без движения. Напротив, желтое и красное взвилось маленьким смерчем и заплясало, изгибаясь подобно девушкам из свиты Сфенебеи.

– Что это? – в испуге воскликнул я. – Смотрите!

Табунщики повернулись к кленам. Лица табунщиков выражали полнейшее равнодушие, сдобренное толикой удивления от моего вопля.

– Клены, – сказал сын Фокиона.

– Давно тут растут, – добавил Фотий.

Милитад пожал плечами.

– Они желтые! – я никак не мог успокоиться. – Они облетели!

Табунщики воззрились на меня. Для них клены были зелеными, а листья прочно держались черенками за ветви.

– Водички? – предложил Фотий. – Холодненькой?

Я услышал смех. Грудной женский смех. Почувствовал удар по плечу: так бьет древко копья. «Я была против того, чтобы ты ловил Пегаса, – восстал из памяти знакомый голос, нимало не смутив табунщиков. – Я передумала. Хочешь совершить подвиг?»

Подозвав Агрия, я взобрался коню на спину и погнал его в сторону Эфиры. Табунщики смотрели мне вслед. В их глазах горело сочувствие к про́клятому судьбой, изгнанному, умалишенному сыну Главка. Всем известно: кого боги хотят погубить, того они сначала лишают разума.

Когда я подъехал к городским воротам, уже стемнело. Еще чуть-чуть, и караульщики бы заперли ворота на засов. Я ждал окрика, расспросов, отказа во въезде, наконец. Но для караульщиков я не существовал. Казалось, на моей голове надет знаменитый шлем Аида, делающий хозяина невидимым. На голове Агрия, должно быть, был надет точно такой же шлем. Мы въехали в город, боком Агрий задел одного из караульщиков, но это произвело впечатления не больше, чем полет случайной мошки.

Ни в нижнем городе, ни при въезде в акрополь меня не задержали. Ночь спускалась на Эфиру, я был частицей ночи, дуновением ветра, щебетом птицы – чем угодно, только не человеком верхом на коне. Богиня сдержала обещание, мое доверие к ней вознаградилось сторицей.

Привязав Агрия в переулке, ведущем к источнику и торговым рядам, я пошел вперед. Сердце подсказывало, что богиня не подведет и сейчас.

Пегас ждал меня.

5

После смерти у душ вырастают крылья

Пятьдесят три колонны.

Тридцать семь снаружи, шестнадцать внутри. Бараньи рога капителей. Легкость, изящество. Пентеликонский мрамор. Колонны уходят во тьму: роща, посвященная мертвецу. Стволы мерцают, отражают лунный свет. Черное и белое. Белое и черное.