– Вижу. Что я должен сделать?
– Когда встретишься с Пегасом, подмани его. В прошлый раз он пошел к тебе; вероятно, пойдет и теперь. Если он приблизится…
– Я накину на него уздечку!
– Нет. Уздечка сама знает, что ей делать. Твое дело – сократить расстояние между тобой и Пегасом, чтобы уздечка почуяла и смогла дотянуться…
Афина осеклась.
– Неважно, – повторила она. – Зови Пегаса и держи уздечку. Это все, что от тебя требуется. Справишься?
– Да, великая богиня! Благодарю тебя…
– Награда превзойдет твои самые смелые ожидания. Помни, крылатый конь по-прежнему прилетает к источнику Пирена. Ищи его там, я подскажу тебе удачную ночь. Разговор окончен, теперь ты можешь проснуться.
Богиня колыхнулась, начала таять.
– Источник Пирена? В Эфире?!
Я чуть не разрыдался от отчаяния:
– Как же мне войти в Эфиру? Я не могу вернуться, я изгнан…
Заветное разрешение, чудесный подарок – все дым, прах, бессмыслица. Боги жестоки, им в радость издеваться над беспомощными просителями. Сколько раз мой приемный отец слышал, что ему отказано в главных молениях его жизни?!
– Жди неподалеку от города, – прозвучало эхом, далеким отголоском. – Я подам тебе знак. Когда услышишь мой голос, смело иди в Эфиру через любые ворота. Никто не увидит тебя, никто не обратит внимания. Помни, иди, доверься мне…
* * *
Камень жертвенника больно давил в бок. Я лежал там, где уснул, свернувшись калачиком. В правом кулаке я сжимал золотую уздечку. Конец ее свисал вниз, стелился по земле. Прошел дождь, которого я не заметил, земля была мокрой.
Грязь не липла к уздечке.
4
Хочешь совершить подвиг?
Я был на выпасах с табунщиками, когда услышал призыв. Фотий и Милитад приняли меня как родного. Фокион болел, отлеживался в городе. Вместо себя он прислал к табуну сына – мальчишку, который глазел на меня, открыв рот. Не сразу я понял, что мы с этим мальчишкой ровесники.
Табунщики ни словом не обмолвились про убийство Алкимена. Изгнание, скверна – ничего этого для них не было, хотя и случилось рядом, недавно, считай, в их присутствии. Должно быть, это я все спутал, придумал, вообразил, а на самом деле молодой Гиппоной явился на выпасы самым обычным образом, исполняя поручение басилея, строгого к сыновьям.
К последнему, вспомнил я и содрогнулся. К последнему оставшемуся в живых сыну. Было, не отменить. И вот что еще вспомнил я: «Главк Эфирский умрет бездетным!» Афина сказала про меня: сын Посейдона. Гордость поселилась во мне, ослепительная как солнце над морем. Но когда я вспоминал отца, во мне жила любовь. Не поселилась, а жила год за годом, с младых ногтей. Про Посейдона я думал так: «Я его сын. Какая честь!» Про Главка я думал: «Он мой отец. Какое счастье!»