И она добавляет:
– К гробницам моей семьи подъехать нельзя. Придется спешиться. Я покажу, где. Что ты все время оглядываешься? Ты кого-то боишься?
Солгать? Сказать, что никого не боюсь?!
– Химера, – потупясь, объясняю я. – Она ведь где-то здесь, да?
Филоноя удивлена:
– Химера? Да, здесь.
– Вдруг нападет? Я знаю, она обычно храмы жжет… Поблизости есть храм?
– Есть. Святилище Артемиды. А что?
– Я и говорю: вдруг нападет? А тут мы…
– Зачем Химере нападать на нас?
– Мой брат погиб от огня Химеры. На моей памяти она дважды прилетала в Эфиру жечь храмы. И не только в Эфиру. Эта дрянь часто навещает наши земли.
Я смотрю в небо. Возможно, у душ ликийцев после смерти и впрямь отрастают крылья. У Химеры крылья отросли при жизни. Крылья, клыки, пламя из глотки. Если нас сожгут, нам повезет – до небес отсюда рукой подать. Прилетим без опоздания.
– Я слышала про ваши беды, – узкая ладонь Филонои ложится на мое предплечье. Ладонь прохладна, но я вздрагиваю. Мне кажется, что мою кожу украсил ожог. – Я скорблю о твоем брате. Я просто забыла…
– О чем?
– Химера не трогает нас. Местные храмы ее не привлекают. Она живет в Бычьих горах, в пещере, где раньше жила Ехидна, ее мать. Мы пригоняем ей коз для пропитания. Случается, она сама крадет коз и овец. Волки режут скот больше Химеры, мы не в обиде на нее. Если ее не трогать, беды не будет. У вас, за морем, она – бедствие. У нас, в Ликии – обычное соседство. Неприятное, но терпимое.
Будь на моем месте кто другой, он свалился бы с коня от изумления. Да что там! Стой этот кто-то на своих двоих, у него подкосились бы колени. Я остаюсь на спине Агрия лишь потому, что держу в объятиях Филоною. Упади я, упадет и царевна. Этого нельзя позволить, хоть сто Химер кинься ко мне с добрососедскими поцелуями.
– Соседство? Терпимое?!
– Раньше мы точно так же уживались с Ехидной. Я этого не помню, но советник Климен рассказывал мне о давних временах. Овцы, козы – пустяки. Восполнимый скот. Случалось, Ехидна охотилась на людей. Перехватывала путников на горных дорогах. Но она делала это по ту сторону Бычьих гор, в чужих землях, не причиняя вреда ликийцам.
Мир рухнул. Камнем, сорвавшимся с вершины, он полетел вниз – в Аид, в Тартар, в тартарары. Это был мой мир, где в небе хлопает убийственный парус, горят храмы, гибнут люди; Пирен превращается в обугленный кусок мяса, а потом в источник, клятва ложится на плечи неподъемным грузом, надо толкать ее вверх по склону, зная, что конца этой каторге не предвидится…
Терпимое соседство. Мы пригоняем ей коз.
Еще миг, и я возненавидел бы Филоною. В ней сошлась для меня вся Ликия, счастливая Ликия, родина Химеры; земля, которой нет дела до чужих страданий. Взорвись мой разум от этой ненависти – и я сбросил бы царевну с коня, с тропы, на гнилые зубы скал. Глядя в небо слезящимися от бешенства глазами, я видел ликийцев, мертвых ликийцев, у которых после смерти выросли крылья. Клином огнедышащих Химер они вспарывали небеса, неся смерть дальше, туда, где окоченевших мертвецов кладут погреться в погребальный костер, а бескрылые тени вереницей спускаются в преисподнюю.