— Это какое-то безумие! Неужели он настолько жаждет унаследовать пост? — Хякусюбо нахмурился с таким серьёзным видом, что я не выдержал и разразился хохотом:
— Что ты, что ты! Ему на самом деле хочется одолеть Иодзэна, вот и всё, ничего более.
— Ты прав. Едва ли Куматэцу в самом деле не терпится стать святым отцом, а затем богом.
— Да и переродится он хорошо если в цукумогами[7]. Будет богом сортира или тряпки.
— Стоило ли отпускать человеческого ребёнка с Куматэцу? — с тревогой в голосе спросил Хякусюбо.
— Мне-то почём знать?
На тот момент я не сомневался: человечишка не заслуживает, чтобы мы тратили на него время…
* * *
Я шёл в гору по пятам за Куматэцу. По мере отдаления от проспекта дорога становилась всё у́же, то и дело нам приходилось карабкаться по лестницам. Шум ночного города остался далеко позади, мои глаза постоянно натыкались на исписанные стены и разбросанный мусор. С первого взгляда становилось понятно, что мы пришли в неблагополучный район — богачи в таких точно не живут.
К дому Куматэцу вела каменная лестница. По сути, он напоминал даже не дом, а маленький сарай, в котором едва ли можно было разместить больше двух комнат. Почти вся краска на бетонных стенах давно облупилась. Траву, пробившуюся между плитками во дворе, никто и не пытался полоть. На крыше покачивалась пустая проволока для сушки одежды.
Куматэцу пересёк двор, сдвинул скрывавшую вход штору и зашёл. Почему его жилище «закрыто» на занавеску? Разве бывают дома без дверей? Это так озадачило меня, что я не сразу решился войти. Внутри загорелся тусклый свет. Наконец я заметил, что у дома всё-таки есть дверь — главный вход, наверное, — и, собравшись с духом, открыл её.
Внутри царил такой беспорядок, что комната напоминала свалку. От стены к стене тянулась проволока, с которой свисала небрежно перекинутая одежда. Стол был загружен немытой посудой. Стулья валялись где попало. В углу стояла практически не различимая на фоне мусора обветшавшая вывеска с надписью: «Дом Куматэцу».
Хозяин расчистил ногами небольшой участок ковра, засыпанного бутылками, обувью и полупустыми банками с мёдом, принёс две небольшие подушки и бросил их на пол:
— Ложись спать.
— Что значит «ученик»?
— Значит, теперь кормить тебя буду я.
— Но я же не просил!
— Ха! Тогда поступай как знаешь.
Куматэцу сел на единственный предмет роскоши во всём доме — богато украшенную кушетку. Вернее, она больше походила на обтянутый дорогой кожей шезлонг и выглядела так элегантно, что вздремнуть на ней в жаркий день не отказался бы даже аристократ. На фоне свалки дома-сарая эта вещь выглядела совершенно неуместно.