И вся эта предновогодняя, пахнущая мандаринами и настоящей еловой смолой суета оказалась настолько заразительной, что в какой-то миг Свеча поняла – в квартире царит сказки. Их сказка с Огоньком, когда они могут смотреть друг на друга, а не только прижиматься боками, когда она моргает огненной головушкой, и он в ответ делает взмах рыжей гривой, когда отблески их пламени играют бликами на глянцевой поверхности шариков на елке. И сказка Аленушки с Андрейкой. Сказка о людях, о молодости, о влюбленности и любви, о морозе за окном и жаре в сердцах.
Вот только сказка должна была закончиться не так, не этим…
- Ну и ешь, а я пошел. Хорошего… Нового года.
Андрей прошел мимо Алены, направился прямиком в коридор. Она за ним не последовала – ну и хорошо. Хочет, чтоб он ушел – он уйдет. Хочет, чтоб навсегда – на этот раз точно будет навсегда.
Парень набросил на плечи куртку, абы как обмотал шею шарфом, влез в ботинки.
А главное – из-за чего?! Из-за чего вдруг весь сыр-бор? Из-за какого-то глупого горошка. Видите ли она просила докупить, а он забыл.
Вот только как оказалось в процессе выяснений – забыл не только горошек. Когда-то забыл поменять лампочку в торшере, о которой она просила два месяца, еще раньше – об их полугодовой годовщине, перезвонить ей, после того, как в очередной раз сбросить…
Ведь мелочи! Такие мелочи, а она…
Да и он тоже – хорош… Действительно ведь не купил. И как же она теперь? Ну какое оливье без горошка? А Аленушка же не для себя старается – для него, для них. Чтоб он встретил Новый год не хуже, чем привык, чтоб после этого года и думать не мог о том, чтоб встречать не с ней. Одного, дурочка, понять не хочет – дело ведь не в оливье, не в елке, не в платье ее новом, которое ей идет так, что в голове туманится, стоит только взглядом скользнуть, а в ней.
В тот, какая она солнышко, как в ее глазах тонется, как к ее рукам его сами тянутся, как губы пересыхают, как душа оживает…
Чертыхнувшись, Андрей стянул шарф, отшвырнул куртку, снял бы и ботинки, да показалось глупым еще и на это время тратить…
Пронесясь вновь по коридору до входа в гостиную, он пригнал с собой столб холодного воздуха. Свеча затрепетала, бросая отчаянный взгляд на Огонька. Нет. Только не сейчас. Ей рано гаснуть. Пока нельзя…
- Аленушка, прости меня, родная, - а Андрей этого не заметил. Подлетел к любимой, прижал, слыша, как его солнце начинает плакать, уже уткнувшись в рубашку, прижал еще сильней. – Прости, Аленький, я совсем дурень. Сейчас будет нам горошек. Только не плачь, милая. Слышишь? – взял мокрое от слез лицо в ладоши, заставил на себя посмотреть, а потом долго целовал, пока щеки не потеряли всю соль.