С одной стороны — заставляет задуматься, правильного ли я выбрал покровителя. С другой — грех не воспользоваться правителем, на которого можно влиять. И который сам мало на что влияет.
А Вена оказалась хороша. Довольно красивый город. Богатый. Правда, у меня он ассоциировался больше с музыкой, чем с историей. Гайдн, Моцарт, Штраус… ну и Шуберт конечно, без которого французская булка хрустит не так заманчиво. Но все они будут сильно потом, позже, я до этих времен не доживу. Если, конечно, еще раз в кого-нибудь не попаду.
* * *
Ночевки в монастырях опротивели мне где-то после третьего унылого каменного монстра. Мало того, что надо соблюдать пост даже тогда, когда обычным людям можно расслабиться, так еще и нарочито аскетичная обстановка кельи убивала. Спать полагалось чуть ли не на досках. А утром, затемно, вскакивать на молитву. Могу поспорить, что настоятели этих монастырей к себе не так строги, как к окружающим.
Выбора, впрочем, не было. Снимать жилье мне было не по карману (да и клопов кормить не хотелось), а ночевать на улице — уже холодно. Так что пришлось сцепить зубы и терпеть. Еда (пусть и скудная) есть, крыша над головой тоже, так что нехрен выпендриваться. Вот разбогатею — и буду спать на шелках… Хотя нет. Не буду. Помнится, было у одной моей близко знакомой дамы шелковое постельное белье, которое меня бесило, ибо скользило в самый неподходящий момент. Или это был атлас? Короче, мне не понравилось. Но сейчас места, где я спал, не нравились мне еще больше.
Вполне вероятно, что меня просто дорога вымотала. Густав давно не путешествовал в такую даль, а мне было неимоверно скучно. Вокруг было однообразие, холод, грязь и тоска. Даже наши разговоры с принцем приелись.
К счастью в Брно, где мы немного задержались, проходила ярмарка. Огромная, шумная и красочная. Я не растерялся, и нашел, куда пристроить свои ткани. Скорее всего, дешевле, чем они реально стоили, но точно дороже того, что мне предлагали в Падуе. Да и вообще… того, что даром досталось — не жаль. Зато теперь не таскаться с громоздким и тяжелым багажом. А в Праге все равно не стоило их продавать, поскольку там я буду выступать в роли принца, а значит, торговать мне невместно.
Иезуиты, правда, пытались намекнуть, что мне вообще о торговле думать неприлично, но я сделал вид, что не понял. Орденцы все равно на меня обижены. Еще с Падуи, когда я свое имущество, почему-то, распродал, а не пожертвовал им, любимым. Даже Густав внутри бормотал, что это, дескать, не по-христиански. А я не понимаю, почему должен чувствовать себя виноватым за то, что взял свои же вещи.