Страх Радищева усилился, желание бежать возросло. Он подскочил к шкафу, где хранились вещи, но едва распахнул дверцу, как сразу услышал… хриплый смех. Веня догадался: смеется Старик; но где он? Где?!
Старик был везде: в комнате, в ванной, в шкафу, он следил за каждым шагом человека, подписавшего с ним документ на непонятном языке. Кто рискнет сказать, что станет с Веней, если он ослушается? Может, он сгорит, как эта бумага?..
Радищев опустился на пол, некоторое время сидел, сжавшись в комок от страха — он казался себе таким слабым, беззащитным. Хриплый смех повторился, а затем в мозгу зазвучали слова, которые точно бритвой полосовали его:
— Подурачился и хватит! Пора в путь. В любимый Старый Оскол, в город радостных детских иллюзий.
Веня окончательно понял, что выхода нет. И вновь услышал приглушенный голос:
— Чего ты боишься? Я ведь твой ДРУГ. Нас ждут великие дела.
— Нас ждут великие дела, — несколько раз повторил Радищев и почувствовал, что начинает верить в это. Он спокойно собрал чемодан, спустился вниз. За стойкой администратора дежурила знакомая высокая женщина, та самая, что встретила Веню в первый день его приезда на Остров Мечты. На сей раз холодное величье в ее глазах исчезло, в них таилась грусть и некоторая надежда, которая, впрочем, быстро растаяла при виде Вени с чемоданом. Пустующий отель, пустующий курорт были для нее страшнее любой эпидемии.
— Покидаю вас, — сказал Веня. — Ничего не попишешь — дела, дела. Я вам сколько-нибудь должен?
Администратор просмотрела счета:
— Нет, вы заплатили вперед, это мы вам должны…
— Забудем, забудем! — прервал Веня.
Администратор, собрав последние остатки достоинства, кивнула с напускным равнодушием. Она и сейчас пыталась показать денежному постояльцу, что дела у отеля идут нормально. Радищев принял игру, сказал, что все было прекрасно, что обязательно приедет сюда вновь. Напоследок он обернулся и подумал: «А почему бы «не подзакусить» на дорожку? Она еще молода и довольно привлекательна… Нет, не сейчас, слишком мало времени осталось до отправления поезда!»
Иногда воспоминания дарят нам радость, иногда — горечь, иногда, вспоминая о былом величии, мы думаем: почему же ныне так пали низко? Бывает и наоборот: некогда униженные стремятся прихватить в этом мире как можно больше, чтобы потом, вспоминая о прежнем позоре, беспощадно мстить за него. Сильному воспоминания придают еще большую силу, слабый теряет голову и быстро сдается на милость победителей.
Ультра-модный теоретик литературы последних лет, крупный публицист и философ Михайло Пустозвонов вообще считает, что жизнь общества не только зависит от воспоминаний, но и полностью определяется последними. «Посмотрите на Америку, — пишет Пустозвонов, — символы ее прошлого — бесстрашные ковбои, осваивающие неведомый, прекрасный Запад, освобождающие его от орд кровожадных краснокожих дикарей; это — талантливые дельцы, умеющие торговать даже воздухом; это — рождение Голливуда, с его удивительной революцией в культуре — гангстерскими разборками, занимательной эротикой и прочее; наконец — это открытие миру фантастических музыкальных жанров, ранее доступных только какому-нибудь скрывающемуся в джунглях африканскому племени. Именно воспоминания о героическом, свободном янки сделали Америку такой свободной и неудержимой, и мне, истинному либералу, хочется орать, как писал Маяковский, глупея от восторга: «Дерзай дальше, Америка!».