Вернулись с пляжа Юдины и гости. Отдых шёл своим чередом, Татьяна продала в два раза больше сувениров: Илья и Марина расстарались на славу. Вместе сделали гораздо больше украшений, чем обычно. Ужинать сели большой компанией из двух семей за столом во дворе. Счастливчик весь вечер поглядывал на Марину, всем видом демонстрируя, что заметил её утром на пляже. Когда постояльцы уходили в «скворечник», он задержал Илью и подозвал дочь.
Они переглянулись и замерли напротив него, как нашкодившие ученики перед директором.
– Ну что, усвоили урок?
Марина изобразила непонятливость. Она усвоила одно правило: отрицай всё до последнего.
Илья отпираться и врать не любил.
– Какой урок? Подглядывать нехорошо?
Счастливчик горько ухмыльнулся.
– Не угадал. Подглядывать иногда интересно. Другой урок: море опасное, не нужно его недооценивать.
Марина хмыкнула.
– Пап, прописные истины. Я это и так знаю. Так ты не будешь ругать, что мы ходили смотреть на утопленника?
Счастливчик махнул рукой, разрешая уходить, больше не сказал ни слова.
Несмотря на показное равнодушие, заснуть Марина не смогла, едва закрывала глаза, как тут же видела лицо покойника. Долго сидела на кровати, боясь сомкнуть веки, и всматривалась в тёмные углы. Отсчитывая секунды вместе со стрелкой, дотерпела до трёх часов, а потом вышла на улицу и села на качели. Вонь от рапан почти выветрилась, ночная фиалка перебивала своим сладким ароматом все другие запахи. Воздух застыл, уже выпала роса. Илью в окне она увидела спустя полчаса. Он тоже её заметил, кивнул, спрашивая разрешения спуститься. Марина похлопала ладонью по слегка влажному матрасу на качелях.
– Ты чего не спишь? – Илья приблизился, оглядел тени, скользящие по двору, и зябко поёжился.
Марина только сейчас вспомнила о его признании в страхе темноты.
– Не могу спать.
Он сел рядом. Мгновенье колебался, потом обнял Марину за плечи, прижал к себе. Она подобрала ноги и, придвинувшись к нему вплотную, рукой обхватила его за талию.
– Никому не говори, но мне страшно.
– Это нормально, когда страшно.
Илья и сам мучился от кошмаров, не мог выбросить из головы лицо утопленника, но в глазах Анасеймы хотелось выглядеть смелым, уравновешенным. Он ведь старше на два года, а испугался, как сопливый мальчишка.
Он неловко гладил Марину по волосам, касаясь то щеки, то плеча. Смотрел на её смуглую руку, небрежно лежащую на его животе, ощущая, как прямо под ней зарождается неизведанное чувство нежности и тоски. Это было странно: приятно и больно одновременно. На Алсу смотреть было просто приятно, на солнце – больно, а Марина вызывала в нём смесь этих двух ощущений.