Схватки оказались слишком болезненные.
Малышка была для меня крупновата, но я верила в себя и в то что смогу справиться сама, до того момента, когда ребенок застрял.
Я помню эту дикую боль до сих пор. Помню, как вокруг меня бегали суетясь врачи.
А потом было принято решение делать срочную операцию.
Мне сделали общий наркоз. Через несколько глубоких вдохов, я уже не чувствовала ни боли, и не видела суету вокруг себя. Я отключилась.
Очнулась я ночью в палате. И опять одна.
Помню, как первым делом, когда открыла глаза, так это положила руки на живот, пощупала. Пусто. Значит родила.
Помню облегчение которое испытала в тот миг, а следом и тревогу. Находиться одной в большой палате стало страшно. И я попыталась встать. У меня получилось, но далеко не с первого раза.
Когда вышла из палаты, меня тут же перехватила медсестра.
А я ей в лоб:
– Где моя девочка? – и я заметила как она окинула меня таким жалостливым взглядом, что мне стало не по себе.
Медсестра проводила меня обратно до кровати и велела ждать врача, он мол все расскажет.
Пока ждала врача хотела позвонить Пашке, но посмотрев на часы, не стала его будить. Время было уже довольно поздно. А ему еще завтра на практику идти. Ее прогуливать нельзя. Маме тоже звонить не стала, чего ее зря волновать и пугать среди ночи. Поэтому отложив телефон, аккуратно прилегла на бочок в ожидании врача.
Врач пришел ко мне спустя тридцать минут, я даже вздремнуть успела.
Это был высокий молодой мужчина.
И спустя несколько минут я пойму, что это не просто мужчина, а заведующий родильным отделением, который огорошил меня следующей новостью.
– Где мой ребенок? Почему медсестра отказывается вести меня к нему? Насколько мне известно, в вашем роддоме практикуется совместное пребывание матери и ребенка. Я пришла в себя, – мой голос становится от напряжение громче, – и хочу увидеть мою дочь. Вы от меня ее не имеете права скрывать! – мой голос звенит от напряжения.
– Анастасия, – откашлявшись проговорил врач, при этом он смотрел не на меня, а куда за мое плечо.
– Что с моей девочкой? Я по вашему голосу чувствую, что с ней что-то не так, – я сжала в кулаки простынь на которой сидела, – не молчите доктор.
– К сожалению, Настя, – он опять замолчал, но в его глазах я увидела все то, что он боялся мне сказать.
Я знаю, что со временем многие врачи становятся равнодушны к горю своих пациентов, но передо мной сидел яркий представитель того минимального процента врачей, которые так и не научились не замечать чужую боль.
– Скажите, – шепчу я бесцветным, вмиг осевшим, голосом.