Я дрожала. И не верила. Очень сложно верить, когда к голому животу прижимается холодная пряжка ремня на штанах. И она уже расстегнута! Когда только успел…
– Отпусти пожалуйста.
Он отпустил. Но лишь для того, чтобы завернуть меня в покрывало, положить на бок и крепко обнять со спины.
– Родная, я бы все равно ничего не сделал, – вкрадчивый голос на ухо и нежные, ласковые поцелуи, которые сейчас вовсе не были страстными.
– Сам-то веришь? – чуть ворчливо спросила я и повозилась, устраиваясь поудобнее.
– Верю, – как-то очень уверенно ответил Лель и со вздохом предложил. – Ну хочешь мы меня оштрафуем?
– Как? – заинтересовалась я.
– Неделю не буду тебя целовать в губы, – с тоской в голосе проговорил Мастер.
– Интересно! – воодушевилась я, но заподозрив подвох, тотчас спросила. – Так, а уши?
– Вот хитрая. Хорошо, в уши тоже не буду, – торжественно пообещал мужчина. – Но ты меня будешь, я надеюсь?
– В уши? – ехидно уточнила я в ответ, стараясь не рассмеяться.
– Лучше бы в губы, но я не привередливый.
– Посмотрим.
Если бы я могла – гордо задрала нос!
– Значит я прощен?
– Вот через неделю и посмотрим.
Тяжкий, наполненный демонстративного страдания вздох, а после нежный поцелуй в висок и слова:
– Давай спать мое рыжее счастье. Вставать рано.
– С самого утра в Малахит?
– Угу…
– И не расскажешь, что случилось? – все же любопытно.
– Вот вернемся и обсудим, – Лель сладко зевнул и, покрепче сжав меня, пожелал. – Сладких снов, девочка.
– Сладких снов, Лель.
И уже закрывая глаза и уплывая на волнах сновидений, я вдруг подумала, что это мягкое, короткое имя, которое еще совсем недавно казалось мне очень чуждым для этого мужчины, сейчас вдруг ложится так хорошо, словно я всегда его так называла.
Лель. Лель, Лель, Лель.
Кажется именно так для меня звучит «любовь».
Засыпала я с улыбкой на губах и внутренней уверенностью, что все непременно будет хорошо и мы обязательно справимся.
А еще мне хотелось такого же счастья для сестры. Кстати, раз теперь у меня отношения с Мастером, то может получится уговорить его отомстить тому гаду, который разбил сердце сестренке?
Мерзкому шуту Гудвина. Лельер его, что ли?
Такие похожие имена и такие разные мужчины. Тот мерзавец и бабник, а мой… я вновь улыбнулась. Мой иной. Совсем.
* * *
По гномьим обычаям нареченные (а теперь это мы с Мастером) выходили из дома невесты по одиночке, и родня давала наказы каждому из них.
Уж не знаю, что они наговорили ожидающему в наружных пещерах Хину, но со мной оригинальностью не отличались:
– Мия, обещай, что приедешь на каникулах! – требовала мама, наставляя меня на пороге дома.