, а меня,
меня, Валентину Шангину!
Что же это получается?.. – Руки мои вдруг затряслись и резко вспотели. – Кто-то следит за мной?.. Именно за мной, а не за Леной! Кто-то составил целое досье! Кто? Профессор Бельских? Получается, он, ведь этот лист из кармана его медицинского халата… И он, по его собственным словам, живёт там совершенно одиноко.
Я окончательно запуталась. А меня-то за что?! Кому нужна моя убогая жизнь?!
Я приложила ладонь к погорячевшему лбу.
Электричка быстро катилась по рельсам, колёса весело стучали, а у меня внутри душа корчилась от приступа мучительной боли.
Как бы там ни было, ни в квартиру опекунов, ни в Мирославинку, ни к Подольской, ни к Рыбиной ехать нельзя. А больше и ехать-то некуда…
Я поняла, что перестала что-либо смыслить в происходящем. Пока дело касалось охоты на Лену, это объяснялось её наследством. Но сейчас…
«Ещё какой-то Петрищев… – вновь припомнилось странное письмо. – Он-то кто такой?!»
…Обязательно дождись меня…
Я не могла больше сидеть и вскочила на месте. Сквозь прозрачное оконное стекло проносились мимо леса, поля и луга, подёрнутые рассветной дымкой. Предупредительный убийца. Дождись его. Щаз! И он тоже в сговоре… Ведь записку невидимый почтальон доставил на адрес, о котором знали только главврач, медсестра и сам хозяин дачи… Ну пусть явится Петрищев и найдёт вместо меня профессора в трениках и с ножом…
Всё это было бы смешно, когда бы не было так грустно!
И страшно…
Чем дальше, тем запутаннее становилась история, в которую я попала.
Электричка уже увезла меня далеко от загадочного Петрищева, и он не представлял для меня опасности. От чудесного домика, похожего на игрушечный, и его посетителей надо держаться как можно дальше…
– Станция Редкие Дубки, – буднично произнёс женский голос из репродуктора, и состав остановился возле обветшалого одноэтажного здания.
В вагон, тяжело дыша и отдуваясь, ввалилась бабулька с увесистой торбой и приземлилась на дальнем сидении.
– К матери в больницу еду, в Репьёво, – оповестила она громко, едва отыскав меня глазами. – Мобыть, придётся на ночь остаться, а то и на дьве. А дома кур и кроликов оставила. Соседка Нинка, поди, и не накормит… Поленится. Через улицу живёт. А больше в деревне и нет никого. Только Петька-упырь, школьный сторож, да Лёнька Митрохин с женой, а на них какая надёжа… Пьянь!
Она безысходно махнула рукой.
– Н-да… Плохо… – вставила я робко, чувствуя, что надо что-то сказать.
– Конечно, плохо, – продолжала вещать старушка. – От хозяйства ведь не отойти. А мать после операции, девяносто лет, её и помыть, и перевернуть надо. Придётся переночевать… Санитаркам-то до одного места, даже за деньги не подойдут. Кому старый человек нужен? Мне самой-то уж семьдесят два, я у ней старшая.