– Только в богатовской школе, по-моему, электричество не отрезали, там можно жить… Даже интернет есть.
Эта фраза, будто выплавленная из чёрного серебра или выложенная камешками на бархатном рыжем песке, сразу же прочно осела в моём мозгу. Подняв ошарашенные глаза на собеседницу, я увидела, как та, поправляя платок, вытирает пот со лба.
– Там два ученика осталось, – опять закудахтала она высоко, быстро, по-деревенски, и я поняла, что слух просто подвёл меня, и вероятно это последствия той же травмы головы. – Во втором классе обои. И то хотять закрыть, в Рдяное перевести за семь килОметров через лес. Нудать, после третьего класса всё равно переведуть. От Рдяного до Богатого автобус пустили. Эх, вымираить русская деревня! – воскликнула она горестно.
Только в богатовской школе, по-моему, электричество не отрезали, там можно жить… Даже интернет есть… – шуршал молодой вкрадчивый голос в моей голове.
– Станция «Репьёво», – сообщил вагонный репродуктор.
Бабулька, охая, приподнялась с сиденья, подхватила сумку и въедливо уставилась на меня.
– Случилось у тебя что ль чего, дочка? Чтой-то ты невесёлая…
Я промолчала.
Только в богатовской школе, по-моему, электричество не отрезали, там можно жить… Даже интернет есть. – Фраза плавала в мозгу, бродила из угла в угол мягкой кошачьей походкой.
– И в рдяновской школе есть тырнет. В рдяновскую как раз погорельцы едут – цельный вагон. Разместятся там, – не дождавшись ответа, в лёгком замешательстве сообщила старушка.
– Какие погорельцы?.. – не поняла я, думая о своём.
– В Яснотке давеча лесной пожар был, на деревню перекинулси, тридцать домов погорели.
Произнеся это довольно оптимистичным тоном, бабушка шаркающей походкой проследовала к дверям, сошла со ступенек поезда, и я увидела, как она неторопливо спускается по каменистому откосу к широкому полю, за которым далеко-далеко виднеются в розовой утренней дымке низенькие деревянные домики.
Вагон опустел, и сердце сжалось в горьком унынии. Обхватив себя руками, я прильнула к окну, провожая попутчицу тоскливым взглядом. Закинув узел на спину, та брела к старой больной матери, и у неё была своя собственная беда. Но в этой беде всё было ясно и просто. В чём она заключается и что делать, чтобы её отвести. А моя запутанная ситуация пугала своей необъяснимостью… Спина старушки всё удалялась, а вместе с ней удалялся ореол других, печальных, но известных обстоятельств чужой нормальной и понятной жизни.
Постепенно меня начало накрывать болезненное чувство приближения опасности. Сонная пустота вагона, стук колёс, нарушающий безмолвие, и подкрадывающийся изо всех углов страх заставил забраться на сиденье с ногами, прижать колени к худому подбородку и съёжиться ещё сильнее, будто стараясь превратиться в неуловимое ничто.