Бломберг нашел в Библии эти стихи и зачитал их мне:
«Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, то есть, что Христос умер за грехи наши, по Писанию, и что Он погребен был и что воскрес в третий день, по Писанию, и что явился Кифе, потом двенадцати; потом явился более нежели пятистам братий в одно время, из которых большая часть доныне в живых, а некоторые и почили; потом явился Иакову, также всем Апостолам»[9].
— Вот это и есть наша точка отсчета, — сказал Бломберг. — Если Распятие совершилось в 30 г., то Павел обратился ко Христу примерно в 32 году — и сразу же отправился в Дамаск, где встретился с христианином по имени Анания и несколькими другими верующими. Его первая встреча с апостолами в Иерусалиме состоялась около 35 г. Приблизительно в это время Павлу и был дан этот символ веры, который уже использовался в ранней церкви.
Таким образом, мы знаем все важнейшие факты о смерти Иисуса во искупление наших грехов, а также имена всех, кому Он являлся после Воскресения. И все это датируется периодом от двух до пяти лет после самих событий! Это вовсе не «мифы», возникшие, как полагает Карен Армстронг, через сорок лет, если не больше. У нас есть веские основания утверждать, что христианская вера в Воскресение закрепилась — хотя еще и не в письменной форме — за два года с момента Воскресения! И это чрезвычайно важно! — Для убедительности Бломберг слегка повысил голос. — Заметьте, мы уже не сравниваем тридцать или шестьдесят лет, с одной стороны, и пятьсот — с другой; мы говорим всего о двух годах!
Я не мог отрицать важности этого свидетельства. Оно явно развенчивало все заявления о том, что Воскресение (которое христиане считают главным подтверждением божественности Иисуса) — не более чем миф, возникший через много лет, когда свидетельства очевидцев обросли фантастическими подробностями. На меня, скептика, которому подобные заявления всегда казались веским аргументом против христианства, это произвело особое впечатление.
Я оперся спиной о книжный шкаф. Мы многое обсудили; теперь, после последнего пылкого и убедительного монолога Бломберга, явно настал момент для паузы.
ПЕРЕДЫШКА
День клонился к вечеру; говорили мы долго, без отдыха, но мне не хотелось заканчивать беседу, не подвергнув свидетельства очевидцев всем испытаниям, каким подверг бы их юрист или журналист. Мне необходимо было знать, выдержат ли эти «показания» проверку — или окажутся в лучшем случае сомнительными, а в худшем — недостоверными?
Но перед тем, как продолжить разговор, я предложил Бломбергу пройтись и немного размяться.