Я встряхнула его и, надев через голову, сунула руки в рукава. Алексей придержал мне волосы и сквозь зубы сказал:
– Я не намерен больше, как ты выразилась – «пытаться» в отношении тебя.
Я вздернула подбородок, разворачиваясь к нему лицом, но промолчала, давая Милевскому закончить свою мысль.
– Мне больно смотреть на то, как ты отощала с болезни!
– Бьешься о кости? – склонив голову к плечу, понятливо протянула я.
– Твоё чувство юмора, бесспорно, очаровательно, – поморщился князь, – но в этот раз мне, увы, не смешно. Я достаточно терпел твои прихоти, Мари. С меня довольно, – жестко закончил он.
Другой… нет, я ошиблась. С бородой или без, он всё тот же Алексей. Я вцепилась в ворот платья.
– Не томи! – не выдержала я.
Милевский поджал губы и, чеканя каждое слово, сказал:
– Я запрещаю тебе возвращаться на Гороховую, я запрещаю тебе работать, запрещаю любые контакты с кем бы то ни было без согласования со мной!
За окном зеленело лето, ярко светило солнце, но мне стало холодно, и силы разом покинули меня. Я обхватила себя за плечи и, бедром опираясь об умывальник, прикрыла глаза:
– Алёша?
Он шумно выдохнул и тихо ответил:
– Да?
– А теперь, пожалуйста, объяснись.
Шаль легла мне на плечи, и на лоб опустилась теплая ладонь.
– Я здорова, – заверила его я и как на грех кашлянула в кулак.
– Что-то не похоже, – вздохнул он и, прижав меня к груди, поцеловал в висок. – Пожалуйста? Объяснись? Что это за грипп такой? Тебя подменили? Неужели ты действительно готова меня услышать?
– Это уколы, – серьезно поведала я. – Ответь мне, прошу тебя.
Милевский хмыкнул:
– Пожалуй, стань ты перечить, было бы даже проще.
Я подняла на него глаза, молчаливо требуя пояснений.
– В день убийства Дмитрия, если ты помнишь, случилась… – он запнулся, потемнел лицом.
– Массовый расстрел, – подсказала я.
– Верно, – нахмурился князь, взгляд его замер на закрытом кране. – Не буду утомлять тебя деталями, скажу только, что несмотря на гибель наследника, государь не изменил решения относительно войны с турками. Мобилизацию объявили следующим утром, и общее недовольство, и без того долго назревающее, выросло до невиданной величины. Положение крайне серьезное. Рабочие бастуют, приказы правительства рвут, не давая наклеить на доски. Председатель Государственной думы умоляет императора пойти на уступки!
– И ты, – догадалась я.
– И я, – устало подтвердил Алексей.
– Государь, как я понимаю, остался глух к этим просьбам. Ты поэтому побрился? Полагаешь, без растительности на лице твои доводы долетят ему в уши? Без преград?
– Где ты раньше была со своей логикой? – буркнул князь.